пронежность. чушъ

еврейские одежки, полученные в канун еврейских праздников по почте, да и шекели не были лишними и регулярно спасали мамочку от скоропалительных решений, пока она повторно не вышла замуж. Но и после этого отец не бросил их, а шлет открытки на всякие еврейские праздники, в последней даже звал Аньку погостить. Анька и рада бы, но отчим хоть и полный придурок, но любит мамочку и ее немножко, и этого достаточно чтобы хранить ему верность, и если выбирать между ним и настоящим отцом, Анька предпочтет не знать причин, по которым ее кинули. И мамочка тоже хороша, развела ножки, а потом влюбила себя до беспамятства и думает, что перехитрила смерть. Черта лысого он перехитрила, но смерть – нет! Смерть ведь тоже не дура, у нее, наверняка, свой списочек, где черным по белому… как у старухи-процентщицы: кто что должен, и если ты еще жива, только для того, чтобы старуха поимела с тебя еще больше.

      Анька еще раз посмотрела на одухотворенную Жанну и решила во всем ей признаться, ибо глупо сдохнуть не причастившейся.

      – Знаешь, Жанна, я скажу одну вещь, только ты не смейся… С самого детства все девочки мечтают иметь своего ребенка… Пупсики, куколки, дочки-матери, ну ты знаешь… Я никогда не понимала этого, а сейчас, – Анька сложила руки на живот, – в моем положении стоит о многом подумать. И я подумала… и не хочу… этого ребенка… потому что не хочу становиться женщиной… хочу навсегда остаться девочкой… Назови это как хочешь, но я не готова… И никогда не буду готова.

      Жанна фокусирует взгляд на Аньке и долго молчит.

      – Анна, я тебе открою страшную тайну. Мои дети… короче, аборт в свое время сделал бы этот мир лучше. Поэтому я не осуждаю тебя… Нет, я тоже виновата, – Жанна усмехнулась, – меня любили, и я думала этого достаточно. Оказалось, нет… И всякий раз, как я вижу своих детей, мне хочется убить их так же, как породила, – и Жанна опять смотрит своим художественным глазом мимо Аньки.

      Анька соображает, какого хрена ее откровенность сподвинула Жанну на встречную и что теперь ей со всем этим детоненавистничеством делать? Анька вздохнула и стала думать про самого первого ребенка, которого некому было ненавидеть, и он, а на самом деле она была самой счастливой девочкой на свете, пока, как водится, не напоролась на пенис, который рос по нелепому стечению обстоятельств на яблоне. И так появился первый мальчик, которого самая счастливая девочка любила. А вот когда люди научились ненавидеть своих детей Анька не знает, да и знать не хочет… И Анька улыбнулась и поймала себя на мысли, что она думает не о том, о чем думает, а о любви… потому что думать – это значит любить… Ну, конечно если ты сам думаешь, а не цитируешь кого-нибудь, тогда это мастурбация…

      – Да, природа не зря придумала гомосексуалистов, – вдруг заявляет Жанна, вытирая кисточки, – можно только гадать, какие уроды могли у них родиться, будь они нормальными. Я где-то читала, что ген гомосексуальности