Полная луна висела над маковкой, а звезды будто бы наблюдали за мальчиками.
– Давай, – сказал Глеб. Под одеждой сновали мурашки, а может, мошки.
Мишка расстегнул портфель. Его руки дрожали, и из портфеля посыпались учебники и тетрадки. Глеб наклонился, чтобы помочь другу, поднял нетолстую книгу и прочел, ловя обложкой лунный свет:
– «Безымянные культы». Фридрих Вильгельм фон Юнцт. Интересно?
– Не очень. Никаноровна на лето задала.
– Немчура поганая. – Глеб вернул Мишке книгу. – Зачем читать врагов, колдунов этих идиотских?
– Чтобы мыслить как они. Чтобы победить.
– Чтобы победить, им надо башку раскроить. Ага! – Глеб взял у Мишки газету. «Безбожник у станка», ветхий, девятилетней давности номер. На передней странице – латинская цифра «пять», символизирующая пятилетку, ломала хребет карикатурному существу со щупальцами вместо бороды. «Марксизм, – прочел Глеб в свете луны, – это сокрушительная практическая программа в борьбе с Ктулху».
– С Азатотом не нашел.
– Один черт, – ответил Глеб, – Азатот, Ктулху. – И он спародировал Никаноровну: – То, что нельзя описать! Или опи́сать.
Мишка прыснул.
– Ладно, – сказал Глеб, – давай нацепим – и по домам.
Он смело взошел по лестнице, вынул из кармана винную пробку. В пробку, чтобы не пораниться, была воткнута длинная игла с красной бусиной на конце. Эту шпильку Глеб как-то подобрал на базаре – она служила ему мечом, пронзающим белогвардейцев-кузнечиков, и теперь послужит доброму делу. Что бы там ни пряталось в церкви, оно должно знать: даже дети больше не боятся космических кошмариков.
– Вот так! – Глеб спустился на ступеньку ниже, любуясь результатом. Иголка вошла в трухлявое дерево, как в картон. Газета трепетала на ветру, пришпиленная к двери.
– Можно возвращаться, – сказал облегченно Мишка.
– Мы теперь знаешь кто? – Глеб встал спиной к церкви. – Мы – богоборцы!
Дверь открылась, протяжно заскрежетав петлями. Бледный свет залил паперть и мальчишек. Длинные тени метнулись к жужжащим зарослям. Мишка взвизгнул.
– Она живая!
Глеб обернулся, лицом к обнажившемуся притвору. Там никого не было, только мошкара клубилась в странном свете, не электрическом, но и не таком, который производят свечи.
Толстый слой пыли покрывал половицы. В десяти метрах от входа стоял стол, драпированный расшитым полотенцем. На нем лежал деревянный крест.
– Спокойно, – пробурчал Глеб.
Любопытство толкало вперед. Он почувствовал себя мотыльком. «Мотыльки, – говорил папа, – живут до двадцати дней».
– Мы не собирались…
– Тише ты! – Глеб переступил