– Почему истончился? – требовательно спросил Миша, наседая на Тогмачева так, что тот даже отшагнул.
– Очень хороший вопрос! – опять сказал профессор, но в этот раз не так уверенно. – Мы исследовали статистику, сравнили влияние различных факторов и взаимодействие различных веществ с озоном, хотя данных у нас было мало, чрезвычайно мало, мы все же осмеливаемся утверждать, что это хлорфторуглероды, понимаете, – Тогмачев неопределенно обвел глазами лабораторию, почавкал и, вперившись взглядом в Гненашева, пояснил: – Понимаете, фреоны, попросту говоря.
Гненашев фыркнул.
– Я знаю, что такое хлорфторуглероды. Пихают, куда ни попадя, – заявил он уверенно. – Снизить выработку. Найти более экологичную замену.
Тогмачев покраснел.
– Поздно, – коротко ответил он.
– Что поздно?
– Поздно сокращать. Над нами такие дыры, что вы представить себе не сможете при всем желании, и даже если вся планета замрет и разом прекратит выбрасывать любые соединения хлора, азота, брома… Понадобятся годы, десятилетия, чтобы озоновый слой восстановился.
– Самим вырабатывать озон и заполнять дыры, – без промедления ответил на это Гненашев, ничуть не смутившись.
– Мы рассматривали и такой вариант. Но в таких масштабах… Это все опять же требует времени.
Тогмачев, начавший свой рассказ с небывалым воодушевлением, вдруг как-то поник.
– Тьфу, – отмахнулся Гненашев, – ну, требует времени, и что с того?
– А то, – сказал профессор с необычной для него резкостью, и его голос сорвался на фальцет, – что раньше, чем восстановится озоновый слой, раньше, чем мы успеем достроить предприятия по массовому производству озона, – мы погибнем все вместе с фауной и флорой или от наводнения, или от повышенного излучения, или от глобальных природных катастроф, или от голода, или, – Тогмачев победоносно оглядел публику, сделав паузу для пущего драматического эффекта, – или от всего вместе взятого. Вот.
Гненашева ответ не удовлетворил. Он злобно зыркнул на Тогмачева и, кажется, приготовился тут же выразить ему все, что думал об озоновом слое, об этих его фреонах, планктонах и наводнениях, но, заметив, что профессор Отрадинский собирается говорить, выдохнул и смиренно присел.
– Александр Сергеевич, – сказал Отрадинский негромко. – Мы оценили текущие проблемы и их последствия. Однако, все, чем может вам помочь наша лаборатория, – взорвать к чертям всю планету сию же минуту, чтобы сделать гибель человечества мгновенной и безболезненной.
Тогмачев вздохнул. Он долго молчал, раздумывая, прежде чем ответить.
– Извините, профессор Отрадинский, поймите меня правильно. Об исследованиях, о которых я вам только что рассказал, не известно ни единой душе за пределами этой лаборатории, ни единой!
– Вы решили сохранить в тайне проблему, которая не имеет решения? Может, это к лучшему. Спокойнее