– А ну как не согласятся? Начальство – оно ведь ндравное! – возражал староста.
По всему было видно, что он опасается гнева односельчан и в то же время до смерти боится урядника и доктора.
– Ежели не согласятся, по-другому изладим, – угрожающе сказал подошедший рослый крестьянин с обветренным лицом. – Пусть не доводят до греха… Тебе первому красного петуха под крышу пустим!
Староста сердито сплюнул, хмуро помолчал, подумал, потом обернулся к терпеливо ожидавшему парню:
– Ты, Алеша, домой иди! Ехать никуда не надо!
Тот кивнул, передал повод старосте и исчез в толпе. Староста привязал лошадь к коновязи и пошел в дом. Пробыл он там долго, но когда вышел, по его лицу было видно, что переговоры не удались.
Сойдя с крыльца, он протянул старику деньги.
– Их благородия не берут, – с недоброй усмешкой сказал он. – Смеются. Говорят, что темный мы народ, дикий… Раздай, дед, это людям обратно!
Крестьянин с обветренным лицом подошел и молча уставился на старосту.
– А ты на меня не пялься! – зло сказал тот. – Петуха он красного пустит… Господа отдохнуть пожелали, так я их в чулан проводил и дверь припер. До утра не выпущу, а там видно будет. Начинайте, делайте все, как положено! За попом послали?
– Здесь он давно, батюшко, – прошамкала старуха, – в соседях дожидается.
Люди зашевелились. Староста вернулся в избу и остановился в сенях, прислушиваясь: из-за двери чулана доносилось дружное похрапывание приезжих. Он вошел в горницу. Жена вопросительно взглянула на него…
– Спят господа! Ты, мать, не переборщила ли со снадобьем?
Жена усмехнулась, отрицательно качнула головой и, накинув на плечи шаль, пошла из избы. За ней последовал староста.
Глава 3
Александр Михайлович проснулся среди ночи. Было тихо, прохладно, пахло пылью и сеном, которым был наполнен тюфяк, служащий ему постелью. Доктор сел и огляделся, не понимая, где он. Голова была тяжелой, как после угара, мысли путались… Почему так темно? Лишь в какое-то маленькое окошечко льется слабый свет, похожий на свет месяца… Он напряг память и с большим трудом вспомнил, где он. Обед у старосты, радушная хозяйка, все подливавшая и подливавшая медовуху… Глаза постепенно адаптировались к темноте. Он стал различать низенькую дверь, бревенчатую стену, лавку вдоль нее со стоящими на ней круглыми деревянными бадьями или туесами, какие-то лари и сундуки… На одном из них сонно