Александру Михайловичу были памятны передававшиеся из уст в уста слухи о карательной экспедиции под командованием Римана в декабре 1905 года. Во время нее без суда и следствия было расстреляно множество людей, среди которых оказались даже вовсе не имевшие отношения к революционным выступлениям. Господам, подобным Риману, ничего не стоит сотворить такое же со здешними крестьянами. Эта мысль, безусловно, страшила, но было еще нечто свое, глубоко личное, сокровенное. Доктор задумался…
В дверь тихо, но настойчиво постучали, и робкий голос новенькой медсестры окликнул доктора по имени. Настасья Ильинична, попросту Настенька, заменившая все еще болевшую Марью Гавриловну, заглянула в ординаторскую.
– Что вам, милочка? – раздраженно начал Александр Михайлович и осекся, едва взглянув на нее. Глаза Настеньки смотрели на него с такой жалостью, что ему стало не по себе.
– Там, эта… Барышню привезли… Вы не пугайтесь только, господин доктор! Жива она, жива, только без сознания…
– Кого привезли? – закричал Александр Михайлович, уже догадываясь и холодея от ужаса, и не дожидаясь ответа, бросился бегом в приемное отделение…
***
Анна, недвижная, бледная как полотно, казалась неживой. Дыхание ее было неровным и неглубоким, пульс едва прощупывался. Ночной сторож, обходя свой участок, обнаружил ее почти без чувств на скамейке перед каким-то домом и на извозчике доставил в больницу. В приемном покое она успела только назвать имя Александра Михайловича и потеряла сознание. Доктору пришлось приложить немало усилий, прежде чем ее сердцебиение в какой-то степени нормализовалось. Говорят, для врача нет ничего сложнее, чем лечить близкого человека. Александр Михайлович смог на собственном опыте убедиться в правдивости этого утверждения. К счастью, на помощь ему поспешил Игнат Петрович, извещенный о случившемся Клавдией Ивановной. Вдвоем они сумели привести Анну в сознание. Она приоткрыла глаза, узнала Александра Михайловича и заговорила. Как она очутилась на той скамейке, девушка не могла объяснить. По ее словам, она вышла прогуляться, у нее закружилась голова, а больше она ничего не помнила.
Анна не лукавила, говоря так. Все случившееся почти полностью стерлось из ее памяти, оставив только смутное воспоминание какого-то неописуемого восторга, мешающегося почему-то со смертельным ужасом. Она хотела сказать что-то еще, но смешалась, посмотрела на всех расширенными, лихорадочно блестевшими глазами, попыталась улыбнуться и вдруг заплакала. Александр Михайлович, весь вне себя от жалости к ней, сел рядом, обнял ее и попробовал успокоить, но ему это не удалось. Игнат Петрович поглядел на них, покачал головой и велел сестре ввести больной морфин. Через некоторое время Анна погрузилась в глубокий сон.
– Не волнуйтесь