В углу сидело несколько алкашей. Они все внимательно наблюдали за Семечкиным и Аликом и хрипло посмеивались.
– А ты что, блага выдаешь? – Донеслось оттуда. – Мелкие – это какие? Воду в вино превращать можешь?
– Лучше в водку! – Послышалось там же. Опять засмеялись.
Открылась дверь. В пивной появился многим здесь знакомый по имени Валентин, самый заядлый завсегдатай. Человек с незначительным лицом и таким же туловищем. С недоумением глядел на неизменных собутыльников и сотрапезников, непривычно оживленных сейчас.
Кто-то из местных приколистов уже нес ему стакан воды.
– Привет, Валентин, у нас сегодня расколбас. Укатайка! – Опять из угла. – Здесь не то Хоттабыч, не то Дед Мороз. Фокусы показывает.
– Похоже, из цирка клоун или фокусник сбежал.
Валентин выпил воду, совсем естественно скривился, понюхал рукав, припал к нему носом. Все загоготали. Странно, раньше за Валентином ни юмора, ни подобного артистизма не наблюдалось.
Семечкин оставался равнодушным к уколам грубого кабацкого юмора, говоря по-местному доебкам. Также равнодушно бросал шелуху в стакан с недопитым пивом.
– Как смешны физиологические желания сапиенсов, вас, голых обезьян, – произнес, наконец. – Так ограничен круг этих желаний, всегда удивлялся этому.
– У меня несмешное желание, – громко сказал кто-то. – Я золотых зубов хочу.
Другой голос:
– А я кожаные подтяжки для штанов. В кино такие видел!
И Алик включился в общий хор. Произнес:
– Семечкин, а сможешь превратить его в соленый огурец? – Показал на кактус в горшке, стоящий на подоконнике.
– Передам твою просьбу моим землякам. Огурец из кактуса – они, пожалуй, смогут сделать, – задумчиво сказал Семечкин с абсолютной серьезностью психа. – Но соленый – это сложновато. Вряд ли. Лучше сам соли.
– А я делю всех людей на красивых и некрасивых, – заговорила буфетчица. До сего мига она никогда в беседы пьяных не вступала.
– Понятно, значит, желаешь окончательной красоткой стать, – ухмыляясь, произнес пахнущий чесноком.
– И чтоб кругом все стало красиво, даже чтоб на работу среди цветов идти, среди роз каких-нибудь, – добавила буфетчица. – После этого не скучно в этом подвале стоять.
– А я бы хотел опять стать молодым. Молодым и тонкошеим, – произнес Алик. – Все думаю, много я всякого позорного в жизни совершил, и хочется, чтоб все, кто это видел и помнит, постепенно вымерли. А я один остался, беспорочный. Начну жить снова, на этот раз безупречно.
«И кому я это рассказываю? – Подумал он. – Вольноотпущенному психу и пивным дурачкам».
– Это легко исполнить, – серьезно кивнул Семечкин. – Подобные желания