Несмотря на прохладу внутри, от этих слов, Сергей тут же покрылся испариной. Сразу снял китель и галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубахи. Четверо десантников, как по команде, закатали рукава своих выцветших «песчанок» и растянули ворота чуть ли не до пупа. После чего, смирившись с неизбежным, загодя прищурились и уставились в хвост самолёта. Двое полковников с главного штаба погранвойск, неодобрительно взглянули на Кузнецова, посмевшего не по-уставному освободиться от галстука при ношении рубахи с длинным рукавом. Однако разумом понимая, что температура за бортом близка к адовой, кителя всё-таки сняли и пошли в хвост. Там уже толпились в нетерпении «новенькие». Кое-кто из них снял бушлаты: вероятно, догадались, что деды – десантники, не зря так не по форме расхлестались и сидят смирно в носу. Но большинство увидев рядом двух полковников, наоборот, застегнули даже верхние пуговки ватных курток.
Аппарель клацнула замками, и полоса яркого света хлестнула по глазам. Сходня замерла, словно давая людям привыкнуть к ослепительному аду, и спустя две секунды, почти бесшумно, опустилась на бетон. Чрево самолёта разверзлось, открыв свое содержимое жару преисподней…
– Бл…. Ни хрена себе… – донеслось недружное из хвоста, после того как в лицо ожидающим ударила волна раскалённого воздуха.
Кузнецов посмотрел в иллюминатор – машины на поле еще не было. Десантники с немым вопросом взглянули на него. Он махнул головой, и бойцы спокойно остались сидеть в том месте, куда жара доберется в самую последнюю очередь. А «Новенькие» с московскими проверяющими, несмело затопали по сходням аппарели, ослепленные беспощадным солнцем и почти нокаутированные тяжелейшим перепадом температуры.
Через пять минут открылась дверь пилотской кабины, на грузовую палубу спустился командир и второй пилот. Увидев пятерых пассажиров, неспешащих покидать еще не выжженое жаром нутро самолёта, лётчик понимающе улыбнулся:
– Господа, полёт окончен. Командир и экипаж прощается с Вами и просит покинуть борт. Машины уже на КПП, сейчас подъедут, – и поравнявшись с четырьмя дедами, иронично продолжил: – Что десантура, понравилось ящики грузить? Ща оставлю еще и на разгрузку. Давай на выход. Нельзя находится здесь, опасный груз…
– Лететь с ним не опасно, а машину в прохладе дождаться, капец как опасно… – пробурчал один из «дедов» и бойцы, лениво собрав свои пожитки, поплелись в хвост.
Экипаж прыгнул в прибывший УАЗик, машина лихо умчалась в даль.
Пять минут на раскалённой до 80 градусов бетонке лётного поля, для непривычного к жаре сибиряка или дальневосточника – это шок, похлеще нырка в ледяную прорубь. Новенькие, построенные сержантом из старослужащих под крылом самолёта, смотрели теперь на сходящих с борта бывалых военных со страдальческими лицам и глазами, в которых читался один вопрос: «Неужели, здесь можно выжить?».
Машин всё еще не было. Часовой подошёл к двум полковникам,