Они крутят мной как хотят; и это только начало. Знают что-то, что знать мне нельзя, но не знают, что знаю я, и поэтому тыкают вроде бы наугад, пытаясь понять – что именно мне известно. Но что им ответить? Правду? Но что является таковой? История Давида Филина-младшего? Его исповедь – безумная выдумка безумного человека, так же безумно погибшего; больше ничего не доступно мне; но как мне это может помочь?
Самое очевидное, элементарное, спрятанное мной в темные закутки памяти, приобрело четкие очертания; вдруг понял, что же так сильно било в сознание своей атональностью: прозвучавшее слово «женщина». Я спросил с жадностью:
– Вы изучили ее? Тело, труп, господи…
Лица у обоих вытянулись. Литовцев будто бы постарел, каряя радужка глаз заполнилась чем-то, похожим на кофе с молоком. Моравский стал еще больше походить на луну, округлился до невозможности. Его рот распался на две тонкие линии – он хотел что-то сказать, но его опередил следователь:
– Вскрытие убитой девушки на данный момент не производилось. Наши судмедэксперты…
Капитан медленно-медленно закачал головой. Расстегнутые пуговицы на бежевой рубашке зашевелились в такт. Было видно, как ткань увлажнилась от пота под мышками. Этот физиологический этюд высвободил, наконец, то, что билось тупой болью в сознании:
– Но вы же там были! – прохрипел я, обращаясь к Моравскому. – Неужели не поняли, что девушка эта кукла, просто чертов гиноид?! Спросите этого панка, Елагина, или как там его, да вся Апрашка с ней развлекалась, спросите любого там!..
Литовцев подскочил у зеркальной стены, его двойник повторил нелепый кульбит с другого ракурса, являя вдруг проступающую лысину на серой макушке.
– Убита женщина! – взвизгнул он на всю комнату. – И вы без сомнения ответите по всей строгости!..
– Я не с тобой говорю! – ощерился я, обнажив зубы, ухмыльнулся непристойно и громко, понимая, что нащупал правильный тон, нужную колею. – Ну же, капитан, что молчите? Вы ведь ворвались внутрь, когда эта девка вышибла себе мозги, и вы отлично должны это помнить! И где в это время находился и что делал я…
– Капитан Моравский не обязан вам отвечать! – гнусаво проревел Литовцев на высокой ноте, суетливо всматриваясь в округлившееся лицо коллеги, пытаясь заполнить своей тщедушной фигурой пространство комнаты; в его крикливых словах чувствовался скрытый намек, призыв, даже приказ. Капитан нахмурился: стал грузным, неловким и мрачным.
– Но он тоже свидетель! – я не сдавался, отчетливо ощущая собственное сердце, что с силой колошматилось о ребра. Но вдруг оно ухнуло на дно желудка, остановилось –