Сначала все шло хорошо, в городе даже прекратились насилия над женщинами, когда по ночам их похищали рядом с собственным жильем и, накинув на голову мешок, быстро, по-заячьи удовлетворяли свои жеребячьи потребности.
Но затем красотки Веселых юрт стали разгуливать по городу в дорогих монистах и шелках, и благочинные жены с полуженами, как в Дарполе называли наложниц, не выдержали. Явились к князю с требованием запретить срамным девкам шастать по городу и зазывать к себе их мужей и чтобы князь не платил им свой заветный дирхем.
– Вот только мне больше делать нечего, как разбирать ваши бабьи свары! – сердито отмахнулся от них Дарник. – Хотите – сами открывайте свои Веселые юрты, изголодавшихся ратников на всех вас хватит.
Не удовлетворившись таким ответом, благочинные принялись обрабатывать своих мужей и полумужей. И те вскоре в самом деле «обнаружили», что князь, берущий мзду с Веселых юрт, – позор и бесчестье! Пошли толки о народном вече, мол, князь для походов, а в городских делах решение надо принимать общим обсуждением и согласием. Казнь невиновного побратима, глупость с камнеметной охотой, объявление смертной казни за убийство коровы и умаление княжеского ранга позорным сводничеством – об этом отныне все резче и громче говорили в каждом дарпольском жилище.
– Вече так вече, – смиренно согласился на Воеводском Круге Рыбья Кровь. – Только я на этом вече должен выступить первым.
Воеводы-ветераны лишь тревожно переглянулись от такой княжьей покладистости: знали, что ничто другое не может разозлить Дарника больше, чем узаконенный народный ор. Их опасения полностью оправдались.
Едва на Торговой площади сколотили помост с железным билом, тут же состоялся и главный сход дарпольского населения. Возле помоста теснились словене, союзники занимали места поодаль, запасшись лучшими толмачами, чтобы ничего из речи князя не пропустить и дабы не мешать словенскому большинству.
Проводить Дарника от хором