– И все-таки, мистер Леннон, – вновь обратился он к строптивцу, – признайтесь, зачем вы это нарисовали?
– Я хотел показать, как жестоко поступает человек с природой, взрастившей его, сэр, – не моргнув глазом, объяснил Джон.
– Так-так. Почему же в таком случае ваш человек безоружен?
– Я не приемлю вульгарного реализма. В этом-то и заключается весь трагизм фабулы: бедный опоссум умер от одного вида человека. В него не нужно было даже стрелять. Человек стал настолько чужд природе, что та гибнет, лишь соприкоснувшись с ним…
– Хм, хм, – подвигал бровями мистер Конвик, – во всяком случае, остроумно. А почему он, простите, обнажен?
– Это – условность, сэр, художественное допущение. Обнаженные гениталии символизируют неприкрытую агрессию человечества. Обратите внимание, мистер Конвик, это очень большие гениталии…
– Болтать вы умеете! – перекрывая смех аудитории, сердито заключил учитель. – Но болтовня не сделает вас художником, запомните это!
Неожиданно в разговор вмешалась отличница Синтия Пауэлл, очень застенчивая голубоглазая девушка с первой парты:
– А по-моему, это хорошая работа, – сказала она. – Мимо меня вы прошли и даже не остановились. И если вы покажете классу мой рисунок, никто даже не улыбнется. А тут – вон, как все засмеялись.
Джон уставился на Синтию, словно впервые видел ее. Да он и действительно никогда не обращал на нее внимания.
– Хм, хм, – снова похмыкал мистер Конвик.
Вообще-то он считал себя либералом. К тому же к мнению Синтии Пауэлл нельзя было не прислушиваться. Мало того что она была отличницей, она была девочкой из состоятельной и очень уважаемой в Ливерпуле семьи.
– Возможно, конечно, я несколько и отстал от новомодных веяний, – сказал он наконец. – Но я слишком стар, чтобы менять свои принципы. Давайте-ка, мистер Леннон, поступим с вами так. Я пока не буду ставить вам оценку – ни хорошую, ни плохую. Но на следующее занятие вам придется принести другой рисунок. В более традиционной манере. Может быть, вы когда-нибудь и прославитесь вот этим, – снова ткнул он пальцем в «творение» Джона, – но сначала я научу вас рисовать.
– Синтия, – окликнул Джон.
Девочка обернулась. Перемена только началась, и на то, чтобы поболтать, у них было целых пять минут.
– Тебе что, действительно понравился мой рисунок?
– Очень понравился.
– Ну и дура. Я же его специально нарисовал, чтобы Конвика позлить.
– Да? – Она улыбнулась, а затем достала из сумочки очки с толстенными стеклами и надела их, став от этого еще беззащитнее. – Если честно, я не видела, что ты там нарисовал. Чистый лист. Я очень близорукая.
– Почему же ты не носишь очки?
– Стесняюсь.
– Ха! – Джон порылся в кармане брюк, вынул оттуда целлулоидный футляр с очками и тоже нацепил их на нос. – И я стесняюсь!
Они засмеялись, и Джон, словно не контролируя себя, взял ее за руку. И она не отняла свою ладонь.
– Зачем же ты сказала, что тебе