Непотопляемый. Рассказы. Елена Батмазова

букета в океан цветов. Но тот праздник мне почему-то виделся отчетливее остальных. Был май 1991 года. Дед, большой, сильный, добродушный, как сенбернар, шел по аллее парка, держа за правую руку семилетнюю меня, судя по фото, похожую на щекастую белокурую куклу с двумя гигантскими бантами на голове. Слева шла сестренка Жанна, такая же белокурая и голубоглазая, но ей было уже десять, она чувствовала себя взрослой и держаться за руку деда немного стеснялась. Все, что я знала к этому моменту о Дне Победы, заключалось в трех фактах: это великий праздник; семью бабушки убили немцы; дедушка рос в детдоме, который разбомбили фашисты, из всех воспитанников спаслись только он и еще трое мальчишек. Этой информации было вполне достаточно для того, чтобы ощущать трепет и благоговение, даже ничего не зная больше об истории Второй мировой. Люди, которые окружали меня, всегда с почтением отзывались об этом празднике и, потому совершенно необъяснимой выглядела сцена, развернувшаяся в парке. Мужчина лет двадцати пяти, выкрикивая непонятное слово «оккупанты», двумя руками толкал в грудь другого мужчину лет пятидесяти с гвоздиками в руках. Вокруг них быстро собиралась толпа. За спиной агрессивного молодого человека стояли его приятели, размахивая трехцветным флагом с желтой, зеленой и красной полосами. У мужчины с гвоздиками был ошарашенный вид, он что-то говорил вполголоса, но что – я уже не помнила. Крупная, бравого вида женщина подскочила к парням с флагом, ухватила полотнище за край, попыталась вырвать, но ее оттолкнули.

      – Дедушка, почему они дерутся? – спросила я.

      Дед ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел на происходящее, и было в его лице что-то такое, что намертво врезалось в память. Нет, не злость, не возмущение, не удивление, как у других людей в толпе, – это было странное неописуемое выражение печали и знания, как будто бы он смотрел на то, что уже видел прежде и всегда боялся, что это случится вновь.

      – А что это за флаг? – заинтересовалась Жанна.

      – Это флаг Литвы, – сказал дед и, снова взяв нас за руки, зашагал дальше по аллее.

      Разноцветные полоски литовского флага летом того же года много мелькали по телевизору. Я хорошо их запомнила. Литовская Республика первой объявила о выходе из состава СССР, ее независимость тут же была признана во многих странах мира.

      Девяностые нарастали снежным комом, сметая все на своем пути. Связной истории, на фоне которой протекало мое взросление, я сейчас не смогла бы рассказать. Быть может, виной тому было «клиповое» мышление, которое столь удачно сопровождало мою нынешнюю работу на телевидении, но так или иначе, из коротких вспышек-флэшбэков – формировалась в памяти своя мозаика. И чем старше я становилась, чем серьезнее анализировала события, тем больше в этом многосоставном панно обнаруживалось откровенно мрачных оттенков.

      …Подмосковный рынок. Глубокая беспросветная осень. Кленовые листья втоптаны в грязь. Кто-то разбил каблуком ледяное зеркало лужи. «Варежки-рукавички!» – раздается слева из лабиринтов с куртками и свитерами однообразный бабий голос. Справа тянет копченой рыбой, там продуктовые