Так что, наверное, всем понятно, почему котлетки Боря лепил для нее по первому зову, по первой произнесенной горловой согласной. С гласными у нее была беда. Она приехала из Москвы сюда лет за восемнадцать до знакомства с Борей, совсем маленькой, но все равно была неисправимо русской и все равно пела джаз. Иногда бывала шумной и суматошной, иногда сдержанной и скупой на слова. Называла руководителей государства мудрыми старцами, хотя уже давно здесь у власти были моложавые седовласые мужчины, но она не могла за всем уследить, по ее словам. «Я Эллу знаю, Луи, Ди Ди Бриджуотер, еще кое-кого из вокалистов, а на политиков у меня памяти и нервов нету, ха-ха-ха, прости меня, Боренька», – признавалась она ему, смеясь низким голосом очень заразительно.
Конечно, помимо всего, она всем своим большим сердцем верила в альтернативную медицину, руконаложения экстрасенсов на больные места, уважала ростки и травы, голодания и прочее, но без надрыва.
Когда она вслух рассуждала об очередном чудотворце из Цфата, Боря с восторгом смотрел на нее, не веря в услышанное, но кивая ей и одобряя, он помнил еще от отца, что женщине надо поддакивать почти всегда. «За исключением особых случаев, известных и описанных в литературе подробно, понимаешь, сынок, ступай, у меня дела», – отец гладил его по голове, и на этом урок о взаимоотношениях полов заканчивался. «Известно, какие у него дела», – говорила из кухни бабка, но негромко. И припечатывала: «парех», зятя она не жаловала, считая, что дочь достойна лучшего. «У меня балагула, у нее балагула, что за жизнь», – говорила бабка, ее фаршированная рыба стоила сами знаете чего. Нейтралитет в отношениях этой женщины и ее зятя сохранялся. «Худой мир лучше доброй ссоры», – повторял отец из своего сибирского опыта.
Он очень любил закусить свои две трети стакана куском фаршированной рыбы и соленым огурцом. «Эх, Борис!» – произносил отец, и семилетний Боря понимал его не хуже любого ушлого десятника на лесоповале в тайге под Красноярском.
– Я чувствую себя с тобой уверенно, – сказала ему певичка Ирис расслабленно. Она энергично и с большим нескрываемым удовольствием поела, оставив больше половины на блюде, ела немного. Ирис на самом деле при рождении была названа Ирой, здесь очень естественно была переименована в Ирис. Ей любое имя шло, она иногда говорила Боре, что нашему подлецу все к лицу, и смеялась при этом неуверенно и хрипловато.
– Похож мой голос на Эллин, а, Борик?
– Похож, одинаковое звучание, одна октава, – подтверждал Боря, преклоняя голову к ее всепоглощающей