Холодный вечер в Иерусалиме. Марк Зайчик

и потом перечитал на трезвую голову, впечатление было то же, восторженное. А дама эта была старше Вити лет на пятнадцать минимум, была хороша собой даже в таком среднем возрасте, доступна, очень охоча, начитана, выдавала метчайшие характеристики и была Кроненбергу счастливой отрадой. Она говорила Вите с ласковой улыбкой, что он «ценный мужчина», пыталась ходить голой по квартире, в которой они встречались, а он, смеясь, пытался с кровати неудачно прикрыть ее наготу банным полотенцем. «И, вообще, я нимфа», – не без восторженных нот в голосе провозглашала эта роскошная женщина, снимая советский офицерский ремень с гвоздя на стене и внакидку бросая его Кроненбергу, «тебе это должно понравиться». Витя еще с московских времен считал, что женщины могут сделать все и всегда, но сейчас был ко всему этому «всему» не очень готов.

      – Еще немного погоди, – сказал он даме, которую звали Светуля – так он ее называл.

      Виктор встретил ее в центре городе, она покупала лотерейный билет в восьмиугольном ларьке у «Машбира».

      – Сегодня большой приз, Кроненберг, бери, не пожалеешь, – сказала она, повернув к нему яркое лицо свое и как бы нисколько не удивляясь их встрече. Как будто они вчера расстались у метро у «Сокола». У Виктора оставались деньги только на бутылку и все, и он не мог себе позволить ничего лишнего. Светуля в Москве работала преподавателем истории советской литературы, была, как уже упоминалось, старше Вити лет на пятнадцать, что не мешало ее красоте, темпераменту, весу и любопытству. Они были знакомы в Москве хорошо, хотя и недостаточно, по словам женщины.

      – Мой дражайший в командировке, в городе Гейдельберг, проблемы Ландау, ха-ха, давай мой мальчик, поехали, – сказала Светуля, беря Кроненберга под руку. И он пошел с ней под пятничным солнцем, не как на заклание и безо всякого сомнения, но с некоторой оговоркой, что ли.

      – Не жалей и не зверей, – уверенно сказала, как повторяла урок, Светуля, женщина с противоречиями, населявшими ее сознание. Она легла на кровать навзничь, опираясь на колени и демонстрируя пухлые красивые ягодицы много моложе ее возраста. – Давай, мой дорогой, давай, да поможет тебе небо и тот, кто находится в его далях.

      Мать Виктора была хорошо и подробно знакома со Светулей. Они, мать и Светуля, разговаривали несколько раз за чаем с пирожными, обсуждая молодого еще Виктора, но уже со своим сложным отношением к жизни и действительности.

      – Он обещает очень многое, мой сын, в разных сферах жизни, – не слишком серьезно говорила мать Виктора.

      – Я с вами абсолютно согласна, дорогая. Вы знаете, я относила его пробы пера самому Валентину Петровичу, вы, конечно, знаете, о ком я говорю, он взыскателен и требователен к молодым авторам. Он мне лично сказал, что в Витеньке что-то бесспорно есть, а его мнение дорогого стоит, – рассказала Светуля, которую мать Виктора избегала называть по имени. Мать Вити всегда гордилась своей интуицией – «никогда меня не подводила» – часто повторяла эти слова.

      – Не верю ни одному ее слову, ни одному, – сказала