К водке полагались три бутерброда с килькой и кусками свежего огурца. Виктор съел один, а два оставшихся бутерброда попросил Бориса Амноновича, старшего сына хозяина, завернуть на потом. Нечего зря пережирать, и так хорошо. Виктор попрощался за руку с Амноном, кивнул его сыновьям и вышел веселый, пьяный, довольный на воздух. В руках он держал газетный пакетик с бутербродами. Некое облачко тревоги на заднем плане его сознания присутствовало и огорчало.
Навстречу Вите через дорогу шел по диагонали второй сын Амнона, Авнер, который с напряженным юным лицом катил перед собой грузовую тележку с тремя зелеными пластиковыми ящиками, загруженными водкой «акула». Он никого не видел за своим бесценным грузом. Виктор, опытный москвич, понимавший, что уже надо топать домой от греха подальше, не мог пройти мимо лавки, торговавшей семечками и орехами.
Он остановился рядом с беспорядочной очередью человек из семи-восьми. Все они были разного возраста, разного статуса, разного происхождения. Всех их объединяла любовь к жареным семечкам и миндалю, ради этого они толпились на солнце перед этой лавкой. Как раз хозяин с клочковатой бородой, черной кипой и белоснежной кожей йеменита извлекал руками в брезентовых варежках из домашней печи противни с прожаренными афульскими семечками размером с фалангу взрослого мизинца, фисташками, миндалем, арахисом, кунжутом. Витя взял с прилавка бумажный пакетик и передал его хозяину:
– Наполните мне его, пожалуйста, миндалем и прочим, грамм триста пятьдесят, уважаемый.
Он всегда старался быть любезным и воспитанным, хотя никого не видел в упор вместе с приветствиями и уважением. Мать его научила презирать весь мир, от этого он и пить стал с малых лет, а не из-за наследственности, хотя она считала, что из-за отцовской гнилой генетики это с ним все случилось так. Наверняка он не знал, ему было плевать, из-за чего. Пил и пил, и все тут.
Дальше он уже торопливо шел к дому вниз по улице Агриппы, как по накатанному заснеженному московскому двору, со спрятанной на груди драгоценной «маленькой» водки. Он нес свое взволнованное большое и мокрое от жары лицо римлянина средних лет быстро и неосторожно. Впереди были два прекрасных дня. Хозяин квартиры ушел на выходные в свою ешиву и щедро оставил все свое жилое пространство на разграбление победителя. Кроненберг был честным человеком с врожденным чувством брезгливости, но, так сказать, под стаканом мог сказать и даже сделать что угодно. Для утреннего пробуждения у него были соленые толстенькие перцы, которые действовали на него безотказно, счастливо и освежающе уже долгое время.
Виктора еще несколько раз вызывали в ту же организацию на разговоры. Тональность бесед была спокойная, даже необязательная. Мужчина, который с ним разговаривал, был расслаблен и в детали не упирался. Не знаешь, ну и не надо, как бы говорил его вид. Поговорив с Виктором часок-другой, неудачно пошутив, он его отпускал до следующего раза. Виктор заметил, что вопросы были у него одни