– Хекки… – он не мог подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своей тревоги. – Неужели ты не понимаешь, чем рискуешь?
Лисенок покосился на Шена и вернулся к своему винограду. Обнажив ровные белые зубы, он красиво, как на сцене, обхватил ими очередную ягоду и резко ее оторвал.
– Все знают, что ничего мне не будет. И ты знаешь. Просто завидуешь.
Эти слова повисли между ними, точно невидимый горький яд.
Зависть? Нет… Пожалуй, это последнее чувство, которое Шен-Ри Тэ мог бы испытывать к своему младшему другу. Но спорить и доказывать, что тот не прав, уже не хотелось.
– Я оставлю тебе винограду, – сказал Хекки, чувствуя за собой вину и пытаясь ее загладить. – Хочешь?
– Нет. Не нужно. Я не голоден.
С этими словами Шен вернулся к своей рубахе и больше уже не отвлекался от кропотливой штопки.
Хекки и раньше был не подарок, но в последние несколько месяцев стал совершенно несносным.
В пятый день седьмого месяца Шен-Ри наконец получил то, о чем мечтал столько лет, – разрешение выйти в город.
Он узнал об этом рано утром от главного постановщика представлений. И растерялся.
Новость застала его врасплох: после разговора с Хекки Шен старательно не думал о мире за пределами храма. Чтобы не порождать в своем уме лишних демонов. Но теперь, когда разрешение было дано, Шен-Ри понял, что демоны уже давно живут не только в его уме, но и в сердце. В сердце, которое оказалось скованным страхом.
– Как я выйду за ворота, Зар? – в волнении спросил он друга, едва только представилась возможность. – Я ничего не знаю. Мое сердце стучит так громко…
– Со мной, – коротко ответил Белый Змей.
И в самом деле отправился за ворота вместе с Шеном.
Едва только окончилось дневное представление и костюмы были убраны в шкаф, а грим смыт, Шен-Ри получил от слуг тючок с простой одеждой для города. Все как у Зара в прошлый раз: штаны, рубаха, деревянные ботинки. Только тюрбан ему не понадобился, ведь Шен-Ри не обладал столь примечательной белой гривой. Ему достаточно было просто заплести волосы в длинную косу.
По пути к Южным воротам Шен задал вопрос, который давно не давал ему покоя:
– Отчего нам запрещают покидать храм, Зар? – он едва скрывал тревогу в голосе. – И зачем возвращают эту возможность?
Зар усмехнулся.
– А ты не понимаешь? Не видишь по себе самому? Годы заточения лишают нас смысла существования без театра. По крайней мере, все на это направлено. Посмотри на себя, Шен-Ри: ты давно разучился жить обычной жизнью. И едва ли научишься снова. Едва ли даже захочешь. Храм сделал свое дело – приковал тебя к себе. И эти невидимые оковы хуже любых настоящих.
Они как раз дошли до ворот, когда Зар с грустной усмешкой спросил:
– Разве ты не боишься идти туда?
Шен боялся.
Открытая сцена театра выходила своим краем за пределы