Разговор подхватывает артист в пенсе:
– Говорят, в Константинополь ходят эти… как их… баркасы. Это, конечно, проще, но ненадежно.
– А что сейчас надежно? – вопрошает толстяк.
Лёдя опять встревает со своей восторженностью:
– Нет, конечно, это время больших перемен, даже разрушений! Но ведь есть и хорошее… Вот ваш приезд сюда, наша встреча… Да теперь и я могу поехать в Москву… Конец черте оседлости!
– Зачем вам ехать в Москву, когда из нее все бегут? – удивляется актриса.
– Как зачем? Москва – храм искусства!
– Годной мой, – печально грассирует Вертинский. – Тепегь Москва – хгам голода и газгухи.
Раздается отдаленный грохот артиллерийской канонады. Но за столом не возникает никакой паники, все привычно прислушиваются. Артист в пенсе вздыхает:
– Красные под городом…
Орудийная канонада нарастает, грохочет уже совсем рядом.
Столичные артисты с чемоданами и узлами пробираются по Николаевскому бульвару к порту. Лёдя помогает, тащит два баула. У подножия постамента Дюка все останавливаются передохнуть.
Вертинский присаживается на чемодан и устало спрашивает Лёдю:
– Так что же, юноша, все гешено?
– Решено, Александр Николаевич. Я остаюсь.
– А утвегждали, что нас свела судьба…
– Выходит – развела, – с болью признает Лёдя.
– Послушайте, но вы же агтист, настоящий агтист, а этой стгане агтисты не нужны.
– Ну, может, все-таки я ей пригожусь, – улыбается Лёдя.
– Нет, повегьте, ваше место – в Пагиже.
– Даст бог, поглядим и на Париж. А пока я еще Москву не видал.
Слышатся гудки парохода. Вертинский встает и подхватывает чемодан.
– Пога, господа, пога! Это – последний…
Артисты уходят вниз по лестнице – к морю, к пароходу, к бесконечной разлуке с родиной…
Глава седьмая
«Разлука ты, разлука, чужая сторона»
МОСКВА, ТЕАТР ЭСТРАДЫ, 23 АПРЕЛЯ 1965 ГОДА
Торжественно-благостное течение юбилея Утесова взрывается таборным весельем, звоном монист, переборами гитар и пеньем скрипок – на сцене цыганский театр «Ромэн».
У цыганских артистов для юбилейных поздравлялок имеется свой отточенный и безотказно срабатывающий номер – только имена поздравляемых меняются. Вот и сейчас они затянули свою заздравную:
Вновь звучит припев старинный,
И вино течет рекой,
К нам приехал наш любимый
Леонид Осипыч да-а-ра-агой!
Леня, Леня, Леня,
Леня, Леня, Леня,
Леня, Леня, Леня, Леня,
Леня, пей до дна!
Цыгане подают Утесову рюмку на подносе и торопят его:
– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!
Утесов лихо опустошает рюмку и шмякает ее об пол, так что хрустальные брызги разлетаются.
– Спасибо, ромале! – Он уточняет. – Или, может быть, чавале?
– А,