Деятельная и трогательная забота жены лишь в первый момент приятно удивила его: оказывается, такие женские хлопоты ей тоже не чужды. Затем пришли другие мысли и настроения: острый стыд за себя, столь беспомощного, и ощущение, что Всеслава вяжет его своим вниманием по рукам и ногам. Еще хуже было с остальными приближенными, раздражал даже сам их взгляд сверху вниз на него, лежащего. А если они входили вдвоем-втроем, то за любыми самыми отвлеченными словами непременно чудилось их тайное переглядывание между собой по поводу такой же, как у всех, уязвимости непобедимого князя.
– Чтобы ко мне все входили по одному! – приказал Дарник Всеславе. Так хоть он мог подавить любые сомнения своих думцев четкими и точными распоряжениями.
Его собственное отношение к происшествию со стрелой было на редкость спокойным. В детстве и отрочестве он, как и все подростки, считал, что самая лучшая смерть – это погибнуть с мечом в руках в славном сражении. Сейчас же, прикованный к постели, он стал думать об этом иначе. Смерть на поле боя хороша для хорунжих и сотских; для него, князя, она, напротив, полное бесчестье – значит, кто-то оказался ловчее, удачливей, умнее его. И выходило, что гораздо почетней погибнуть вот так: от тайной стрелы, отравленного питья или подпиленного моста над бурной рекой, – тогда всем ясно, что справиться с тобой лицом к лицу ни у кого не получилось, поэтому враг выбрал удар в спину.
Копыл через день докладывал, как идет розыск «стрелка», говорил, что найдет его во что бы то ни стало, и очень удивлялся безразличию к своим стараниям Дарника. Разумеется, если бы «стрелка» нашли, князь не задумываясь послал бы его на виселицу, но тогда все на этом и закончилось бы. Теперь же завершения не получалось, и можно было всласть предаваться любым подозрениям, да и все первые лица Липова не могли себя чувствовать спокойно, предполагая существование возможного заговора. Поняв это, Рыбья Кровь открыл для себя замечательный способ, как устрашать своих приближенных.
Сначала он испытал его на Всеславе.
– Говорят, твой дядя Шелест возводит себе дворище не хуже моего? Он так уверен, что останется здесь?
– Он возводит гостиное дворище для короякских торговых людей, а не для себя, – оправдывала дядю княжна.
– И поэтому запустил руку в нашу казну?
– Я сама дала ему триста дирхемов в долг. Купцы привезут ему их из Корояка, и он отдаст.
– Лекарь сказал, что яд на стреле должен был не убить меня, а только отнять ноги, – безжалостно лукавил князь. – Если бы не шелковая рубашка, яд проник бы полностью, то так бы и случилось.
– Спроси Фемела, дядя Шелест вовсе не собирается здесь править. – Испуганная жена уже видела своего дядю казненным. – Он давно собирался уехать, это я его попросила немного подождать.
Следующей жертвой стал дворский тиун.
– Розыск показал, что яд на стреле из твоего ромейского Ургана, – строго обратился Рыбья Кровь к нарочно вызванному ранним утром Фемелу.
– Не