21 апреля. Делю своё одиночество с магнитофоном. Правда, забегал Толя Камкин, но пробыл недолго. У него увольнительная до 23.00. Поговорили о парнях, что были на «Меридиане» в одном с ним потоке. Завтра поговорю с Юркой Роговым, чтобы ставил мне «семёрки» в ведомости. Юрка боцманом в нашей «подменке».
28 апреля. Был на Ватутина. Эдька в морях. Что делал в минувшие дни? Халтурил с Витькой Бокаловым в Пайзе. Шлёпнули панно 4х3,2. Сегодня не спали всю ночь: сделали рисунок второго панно – 6х3,5. Сейчас съезжу в управление, а потом мы его завершим. Да, в субботу хоронили Кольку Родченко. Как глупо погиб человек: выпрыгнул с 3—го этажа. По пьяни, конечно. Допился до белой горячки. Сначала, говорят, под кроватью прятался, а после недоглядели. Ко мне приходят парни с бутылкой, но я не пью. Держусь, но – тоскливо. Одно спасение – письма из дому. Пишут часто, а я отвечаю регулярно. Вчера было с фотографией пацана – красавец! На праздники отправлюсь куда-нибудь на этюды. Захотелось помесить краску.
1 мая. От подруги письмо. Сразу почувствовал, что сегодня праздник. А из Москвы ничего. И в конторе глухо. О «Козероге» талдычат одно и то же: на днях или позже. А Женьке они что-нибудь сообщили? Наверняка явится в последний день.
21.30. Вернулся со Взморья. Ездили с господином поручиком на этюды. Что-то получилось, а что-то, как погляжу, не в жилу.
25 мая. Ура! Пришёл «Козерог». А я последние два дня ковырялся в огороде у Варвары Григорьевны. Она тоже собирается в моря на «Изумруде». А Эдька ушёл с «Эскимоса» на какой-то тралец. От него было письмо с Шикотана.
Всё стало вокруг голубым и зелёным! Тем более, «мореходку» мне выдали почти две недели назад. Из «резервуара» тоже слили, и я целыми днями возился в саду, помогал старушке, которой хотелось, до морей, досыта покопаться в землице. Иногда ночевал на Ватутина, иногда уезжал в Светлый. Видимо, поэтому и проворонил Лаврентьева. Он же, не известив меня телеграммой, прежде всего явился в Краснофлотский переулок и, не застав хозяина, поселился в межрейсовой гостинице, куда москвича устроили сердобольные конторские бабы.
И вот тут, господа, мне придётся прерваться и впервые предоставить слово Реву Фёдоровичу Вечеслову. Да, конечно, рассказ, ведущийся от первого лица, подвергся моей обработке, однако не потерял сути, ибо когда-то и почти дословно был воспроизведён в моем бюваре. Итак…
Перст судьбы! Мы дважды познакомились в течение дня, и, верно, это породило симпатию, предопределившую дальнейшее. А началось с двух вяленых карасей, с которыми я спустился в буфет, чтобы отведать пивка.
Настроение превосходное. В Германию, на ремонт к демократам, ушёл я третьим помощником, вернулся вторым. За это не грех опрокинуть пару кружек даже утром рабочего дня. Я где-то вычитал такое «рассуждение»: спросили одного моряка, что, мол, такое океан с вашей точки зрения? Он ответил, что океан – это когда вокруг