Само собой, что ответил ей лишь после того, как ознакомился с Женькиной цидулкой. Он жаловался на проблемы и волокиту, хотя, в целом, беготня его уже позади. Осталось дождаться решения горкома партии. На собеседовании он уже побывал, не поленившись подготовиться к нему, как не готовился к лекциям по «доисторическому материализму и современному коммунизму», то есть вызубрил имена всех членов политбюро, вождей «демократических стран», познакомился с международной обстановкой и нашими успехами в строительстве социализма с человеческим лицом. В общем, с обычной бредятиной. И ещё он просил сообщать ему о всех моих телодвижениях по этому поводу.
Я ответил, что пока нахожусь в «штрафбате», обещать ничего не могу, но что смогу, то сделаю. И посоветовал идти в рейс только пассажиром, как это сделал неведомый мне маринист Ткаченко. О нём мне рассказали ребята с «Грибоедова», с которыми он плавал полгода и намалевал, при том по-серьёзному, целый воз этюдов. Вот тебе пример для подражания, закончил я ответное послание, после чего отправился к Калинину и предпринял ряд «телодвижений».
Ведь чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно, и чтоб сомнений уж никаких не оставалось.
Ну а как я, например, себя успокою?
Где у меня первоначальные причины, на которые я упрусь, где основания?
Откуда я их возьму?
Помпа предварил мои телодвижения своими.
Во-первых, отныне мы уже не «Калининград», а «Холмск», сообщил он. Переименовали, чтобы создать из бывшего «Пауля Шульте» достойную пару для бывшей «Генриетте Шульте» – нынешнего «Корсакова». Так как названные порты находятся на Сахалине, то смена названия вполне оправданна. Тем более, когда наши котлы переведут на мазут, эти пароходы окончательно станут близняшками или, говоря языком моряков, «систер-шипами». Во-вторых…
– Во-вторых, – перебил его я нахальным телодвижением, – для моряков он всё равно останется «Кузьмой».
– Но это же прозвище! – возопил помпа.
– Не скажите! «Кузьма» – это звучит гордо.
Он засмеялся и спросил, с чем я пожаловал?
Наступил мой черед сделать решительное телодвижение в нужную сторону, поэтому я начал издалека. Рассказал о Суриковском институте и о друге Лаврентьеве, даже о его дипломе рассказал, на котором Сергей Есенин грустит осенним вечером на завалинке избы вместе с тружениками полей. Закончил желанием Жеки окунуться в морскую стихию. Вместе со мной. В этом месте телодвижения мои стали особенно энергичны, как у червяка, «пресмыкающегося» вдоль ствола к вершине дерева.
Помпа онемел – ни одного телодвижения с его