Он ведь недавно почти то же самое услышал от одного собутыльника и чуть не запустил в него стаканом. Потому что тот пошлости говорил.
Вот уж если есть в мире две вещи несовместимые, так это Она и пошлость. Не только в Ней, но даже рядом с Ней ничего пошлого быть не может. При Ней пошлость умирает. В этом Антон был уверен абсолютно. Кто хочет, пусть опровергнет. Но он-то знает!
Впрочем, это знал не только он. Все, кто были рядом с нею, чувствовали, что здесь душа расправлялась. А как Она соединяла людей! Точно ее дом, как и ее душа, были открыты настежь и никогда не скудели. Вещи, такие тяжелые в других домах, у Нее становились легкими и ненавязчивыми – знали свое место. Вещь – это всего лишь вещь. Она могла, не раздумывая ни минуты, отдать любую. А человек —
Живу – никто не нужен.
Взошел – ночей не сплю.
Согреть Чужому ужин —
Жилье свое спалю!
Взглянул – так и знакомый.
Взошел – так и живи!
Просты наши законы:
Написаны в крови[1].
Эти стихи – о Ней. Она их любила. Как Она читает стихи, Боже ты мой! Все исчезало – время дня, время года, ближайшее пространство. Оставалась только поэзия. Душа и поэзия. Она и есть поэзия. А поэзия… Кто же поэзию судит?
И вдруг – острая боль пронзает его, искривляет лицо.
– Послушай… а как же ты… с ним?.. Разве это возможно?
Она слегка пожимает плечами: «Глупый. Глупенький ты… Я в это время думаю о таких… о разных вещах. Ну, о чем бы то ни было… Просто, я в это время – думаю».
– А я – умираю, – шепчет он.
И ему кажется, что вот сейчас он и умрет, на этом самом месте. Но он не умирает. Он пьет. Только пьяным он и может приблизиться к Кате. И вдруг откуда-то берется такая нежность к ней!.. Нет, он в это время не думает. Думать?! О, Господи! Только бы не думать! Ни о чем не думать… А потом – пить. И он – пил.
Иногда вместе с Ней… Как Она великолепно пила! Где ему до нее! Он уже окосеет, а Она – ни в одном глазу. Такая же ослепительная!
Интересно: Катя – это Катя. А Она – это Она. Когда-то Катя была Она. А потом перестала быть Ею, а Катей осталась. Его Катей. И как все-таки с этим быть?!.. Вот он и не выдержал. Сказал Кате. А она его – выгнала.
Что ж, наверное, так и надо было. Только ведь ничего не решилось. Он ведь даже не сказал Ей сразу, что уже не живет дома. Тянул. Жил в Переделкине и – тянул. И вовсе не чувствовал никакого права прийти и сказать: «Я кончил – и ты кончай. Надо быть вместе». Нет, ничего в их отношениях не менялось. А может быть, менялось. Только – не к лучшему. Вот Она уже узнала, что он живет в Переделкине, и все равно ничего не меняла. Он оставался у нее изредка, когда Лева был в командировке. И то не всегда. Совсем не всегда.
Он по-прежнему не имел на Нее никаких прав. А кто-нибудь имел их хоть когда-то? Кажется, никто. Все, чем Она дарила, – Ее милость, Ее добрая воля. А Она – вольная. Кошка, которая ходит сама по себе. Антон чувствовал, что Она слегка