– Хезер, ты бы пошла ко мне на работу? – спросил он, вернувшись в каюту.
– Ага, по твоей роже сразу видно, что с тобой весело, – утешила она. – Не переживай, я слышала, в Гардарике такое ценят.
– Какое? – Он с отвращением вытерся казенным серым полотенцем в вытертых проплешинах.
– Развеселое и удалое, – подсказал Готфрид. – Рассказывайте почаще, как бегали по охваченному революцией городу, чтобы спасти друга, и вам простят любой вид.
– Вы язык знаете? – поинтересовался Штефан, настороженно принюхиваясь к чаю. Он был сильно разбавлен водой и тоже пах обеззараживающим раствором, но едва заметно.
– Чай и еда тут совершенные помои, – безжалостно резюмировал Готфрид. – А кофе они вообще не варят, представляете? Ах да, еще у них нет курительной комнаты.
– О Спящий, – пробормотал Штефан, пробуя чай. Чародей не обманул.
– Еще сутки. Без кофе, курева и нормальной еды. Мне нравится цирковая жизнь, заставляет задуматься о вечном, – Готфрид поправил шарф. – Да, я знаю язык. Но вы можете не переживать, Гардарика давно в союзе с Кайзерстатом, если вы будете изъясняться на родном языке – вас скорее всего поймут.
– Если я буду изъясняться на родном языке – меня скорее всего пошлют, – скривился Штефан.
Чай был отвратительным и холодным, едой Готфрид назвал засохшие, неровно порезанные куски хлеба и сыра. Штефан вспомнил, что на дирижаблях эконом-класса нет плит, а кипяток везут в термосе, и пожалел, что не догадался вместо алкоголя взять в дорогу нормальной еды.
– Я видел Томаса, – сообщил он Хезер. – Он летит на Альбион лечить мать. Ей не помогли в Кайзерстате.
Он знал, что Хезер была гораздо ближе с Тесс Даверс. Даже хотела стать униформистом, но Тесс так и не смогла научить ее шить.
Хезер сидела в углу, притянув колени к подбородку, и полумрак каюты смывал с ее лица все наигранные эмоции.
– Тесс не любит врачей, – наконец сказала она. – Помнишь, она рассказывала, что работала в той компании, которая потом стала «Механическими соловьями» и «Механическими пташками»? Рисовала лица для искусственных людей? Она мне так и не призналась, почему ушла, но там какая-то… плохая тайна. Не знаю, как Томас убедил ее идти к протезистам.
– Тесс всегда была себе на уме. Приедем на место – напишу Томасу, в усадьбу. Не знаю, правда, когда он прочитает.
Хезер молчала, и ее глаза, казалось, темнели все сильнее.
– Когда мы там были в последний раз – в особняке остались только стены. Томас же все распродал. Растратил на реквизит и своих ненаглядных повстанцев. Не удивлюсь, если он и особняк продал.
– По-моему в Эгберте еще действует закон, запрещающий продавать фамильные поместья. Хезер, я… если все пойдет удачно, я хочу задержаться в Гардарике. Я надеюсь найти меценатов, и…
– И послать Томасу денег? – по-хаайргатски спросила Хезер. – Из заработка?
– Да, – не стал отпираться