Нет необходимости подробно говорить, как это было воспринято им, семьёй. Его утешало лишь, что коллеги и друзья подшучивали над курьёзом в основном беззлобно. А наш всегда остроумный товарищ по работе Михаил Махлин даже написал ему стих, где косвенно назвал казус демаршем против обозревателя, подсластив пилюлю комплиментами, включая и за то, что Борис, сам недавно закоренелый холостяк, теперь щедро женит друзей. Были там и такие строки:
Жизнь мнёт его и сяк, и так.
Но добр всегда наш сват и сводник.
Да и в работе он мастак,
Невыездной международник.
В Советском Союзе к категории лиц, которым не разрешалось выезжать в капиталистические страны, официально относились миллионы граждан. В основном это были носители секретов – работники оборонной промышленности, науки, техники. Плюс уголовники и душевнобольные. Из обычной среды попасть в категорию отказников было крайне нежелательно, даже позорно. Мол, есть здесь какая-то червоточина, «то ли он шубу украл, то ли у него украли». Для кого-то это оборачивалось жизненным крахом.
Борис о возможных здесь для него подвохах догадывался с юности. Став же востребованным журналистом, к тому же давно выездным во все страны социализма, логично полагал, что те подвохи приглушены или отпали. Вообще же при важных поворотах в жизни подстраховывался. Так, из дневника узнаю: в 1973 году Борис, прося руку и сердце у Елены Леонидовны, будущей жены, счёл себя обязанным поставить её в известность, что с ним она, пожалуй, никогда не побывает в мире капитала. «Много ругаешь капиталистов и они к себе не пустят?» «Да нет, оттуда уже были гостевые намёки, но явно с намерением умастить». И открыл ей то, о чём знали во всё мире только трое – он, его мать и сестра. Здесь целый шлейф собственных и казённых «загогулин», очень характерных для понимания духа советского тоталитаризма и первых шагов постсоветской демократии.
Есть у Бориса стихотворение Мой рок, где речь идёт о его драматических неурядицах. Начинается со строфы:
Раз в пять-шесть лет неумолимо
Трясёт меня, как грушу, зло.
Потом годами ходит мимо,
Но глядь – и снова забрело…
Так или иначе каждый попадает в жизненные переплёты. Но у автора этого сборника, кажется, есть повод говорить о них с большей неприязнью. Причём, без какой-то мистики; всё происходящее описано правдиво, конкретно, может служить надёжным документом, чуть ли ни как у пушкинского Пимена.
Борису было лет шесть, когда его, точнее всю семью, жившую в селе Благодатное Ставропольского края, потряс первый неблагодарный удар: однажды ночью какие-то мрачные дяди с пистолетами под плач мамы и испуганной детворы уводят из дому отца. То был один из арестов «врагов народа» в ходе начавшихся в СССР массовых репрессий. Как потом стало известно, отца и его друга Ненаша жестоко пытали, но они не подписали ложных наветов на себя и в конце концов оказались на воле. Отец, недавно