во мне играет сострадательно.
В себе не зря мы память гасим —
не стоит помнить никому,
что каждый был хоть раз Герасим,
своя у каждого Муму.
На мякине меня проводили не раз,
много сказок я слушал как были,
но обидно, что часто меня и сейчас
на кривой объезжают кобыле.
Гоню чувствительность взашей,
но чуть погладь меня по шерсти —
теку из носа, глаз, ушей
и прочих жизненных отверстий.
Пришла осенняя пора,
и выпить хочется с утра.
Но я креплюсь, имея волю
сильнее тяги к алкоголю.
В гостях побыв, отбыли дети —
потомков буйственная ветка;
большое счастье – жить на свете,
любя детей и видясь редко.
Погода на душе стоит осенняя,
мне думается медленно и туго,
надежды все мои и опасения
уже неотличимы друг от друга.
Заметил я по ходу дня —
пошляться довелось,
что девки смотрят на меня,
но как бы просто сквозь.
Рубивший врага на скаку
и сыром катавшийся в масле,
мужчина в последнем соку
особенно крут и несчастлив.
Сегодня я с разумом в полном союзе,
меня не обманет горластый герой,
но мелкие дребезги бывших иллюзий
меня глубоко ещё ранят порой.
Пою теперь один мотив,
хотя ничуть не жду развязку,
однако веер перспектив
сложился в наглую указку.
Транжира, мот и расточитель
разгульной жизни под конец —
уже умеренный скупец
и воздержания учитель.
Притупилось любопытство
к каждой встреченной судьбе,
обостряется бесстыдство
говоренья о себе.
Мысли в голове одутловаты,
а в душе – угрюмый неуют:
либо в этом годы виноваты,
либо в эти годы так не пьют.
Мы с ленью счастливы вдвоём,
она с наукой тесно связана:
трудиться в возрасте моём
наукой противопоказано.
Кокетливы, но не упрямы,
вихляя себя равнобедренно,
изрядно пожившие дамы
согласны всегда и немедленно.
А жалко, что не сделал я карьеры:
я вдосталь бы деньжат наворовал,
ко мне на дачу мчались бы курьеры,
и был набитый выпивкой подвал.
Из шумной жизни устранясь,
я духом вял и плотью слаб,
но сам себе слуга и князь,
но сам себе и царь, и раб.
Без горечи, без жалоб и стенаний
заметил я естественную скверность:
уже я в большинстве воспоминаний
ручаться не могу за достоверность.
Потомство немедля забудет
о нашей оглядчивой дерзости,
потомкам достаточно будет
печалей