Она заплакала, уткнувшись ему в шею, и мужчина положил на нее руки. Так они стояли, пока Оля не скользнула назад и села на кровать. Анатолий опустился в кресло, снял очки и провел ладошками по глазам и щекам.
– Грязно тут как-то у вас.
– Что? – Оля отмахнулась, – Откуда ты тут? Как ты здесь оказался? Ха-ха-ха. Я же не поверила, думала галлюцинации начались.
Засмеялась. Провела руками по волосам.
– Сколько я тут всего натерпелась. Да я сначала и думать не могла, что меня того, киборги эти выкрали. Думала бывший. Ох, ну и происшествие. А ты знаешь, у них тут личинки такие, типа их дети, так я нужна для того, чтобы их нянчить. Вот умора! А тут ты. Ох, я не могу.
Замерла, глаза ее сияли. Свет из окна освещал ее грязные слежавшиеся волосы, несвежий в пятнах балахон, но внутренний свет женского горения преображал все несовершенства, и Анатолий не мог отвести глаз. Сковывающая его неловкость отошла, и мягкая улыбка изогнула пухлые бархатные губы.
Оля засмеялась и запустила руки в волосы.
– О, боже, – спохватилась она и начала себя осматривать. – Мамочки, не смотри на меня. Ох, подожди, я сейчас.
Она метнулась к санузлу и вдруг замерла, развернулась к нему.
– Ведь ты же не уйдешь? Ты не исчезнешь?
Она бросилась обратно и упала к его ногам. Она забыла, что свет из окна может высветить все ее морщины и помятое лицо, что такая близость обнажает все ее стыдные запахи, но страх заглушил все остальное.
– Ммм, – промычал Анатолий.
– Иди, иди сюда, постой рядом. Давай ты мне о себе расскажешь, я превращусь в слух, ни словечка не пропущу. Но я это, в душ, срочно, ой, быстро.
Оля смутилась, засмеялась, потащила его за собой и прислонила к загородке у санузла.
Свет за окном бил в комнату. Анатолий мялся на месте. Взглядом он щупал кучи простыней на кровати и рассматривал пятна на полу, то и дело почесывал кончик носа и обтирал тыльную сторону ладони о длинный балахон.
– Ну, расскажи о себе. Ой, я никак в себя не приду. Как это вообще возможно? Как это вообще возможно!
За перегородкой журчала вода и вторила журчанию Оли, легкому смеху и возгласам, произносимым с искренней детской непосредственностью.
– Эм, мэ, ну, как все.
– Что, как все? Не расслышала, – снова смех.
– Как все сюда попал, украли эмм…
– Вот зачем так поступать! Одно слово, нелюди. Ты представляешь, меня как скрутили, чпок, браслетами по рукам и ногам, я думала… отрезали. Ноги и руки имею в виду. Ох, нелюди.
– Ох, Толя, вот и сказала, не думала, что язык повернётся, – усталый голос замер, – Ненавижу!
Грохот, отголоски торопливых движений, и Оля вышла обратно в молочном платье с тюрбаном из полотенца на голове. Она была свежей и помолодевшей, спокойной и грациозной. Стояла, молчала, смотрела на него ласково и безотрывно. Взяла за руки и медленно, как невесту, подвела к кровати. Сели.
Анатолий тоже улыбался. Его радовала исходившая от нее прохлада