благо (μέγιστον άγαθόν) для человека, – говорит Сократ в „Апологии”, будучи уже признан виновным и всем своим поведением „помогая” афинянам вынести ему смертный приговор, – величайшее благо (а мы помним, что
идея блага у Платона – это
идея идей. –
А. А.) для человека – это каждодневно беседовать (τούς λόγους ποιεΐσθαι) о добродетели и обо всем прочем, о чем я с вами беседую (διαλεγομένου), испытывая и себя, и других, а без такого испытания и жизнь не в жизнь для человека…» (Apol. 38 а. Пер. М.С. Соловьева). Более того! Еще в оправдательной речи, объясняя согражданам смысл своего особого дела – философствования, – дела странного и подозрительного на взгляд всех, трудолюбиво, благочестиво и потому, надо полагать, благополучно живущих каждодневной жизнью города, Сократ имеет дерзость заявить: «Могу вас уверить, что так велит бог, и я думаю, что во всем городе нет у вас большего блага, чем это мое служение богу» (ibid. 39 а). Что же выходит? Философствование, по Сократу, далеко не только его собственное –
частного человека (ср.: ibid. 32а) – увлечение, право на которое он отстаивает перед судом. Нет, это, видите ли, высшее благо человека вообще, истинное благо государства и даже истинное богослужение, т. е. благо-честие. Первая и главная
нужда человека, без удовлетворения которой жизнь – частная, государственная, высшая – не в жизнь для него. Что же это такое? – Каждодневные
беседы о благе. Беседы! – То есть, говоря без обиняков,
величайшее благо, по Сократу, не в том, чтобы
быть добродетельным (пусть и уразумев, что значит быть добродетельным, в результате тщательных размышлений), не в том, чтобы
жить в благоустроенном государстве (пусть законы этого государства и выяснены долгими трудами глубокомысленных политологов), не в том, чтобы
почитать бога в культовом богослужении (пусть это почитание и просветлено вдумчивыми богословами), а единственно только в том, чтобы беседовать, каждодневно, снова и снова беседовать о добродетели, благоустройстве, благочестии. О воспитании, здоровье, красоте. О бытии. О мышлении, знании, истине. О самой беседе…
Философия твоя, Сократ, – пустая болтовня, простительная мальчишкам, но для зрелого мужа смешное и постыдное ребячество, заслуживающее кнута, скажет знаток жизни, вроде Калликла, весьма живописного персонажа из диалога «Горгий» (Gorg. 484 с – 486 d).
Философия должна, в конце концов, привести к ясной, однозначной и общезначимой истине, которой можно было бы руководствоваться в жизни, а не мудрить попусту, не играть в бисер, не пудрить мозги мелочными придирками и софизмами, каждый раз снова ставя под вопрос то, что «выработано человечеством», скажет ортодокс (тот, кто мнит себя обладателем правильного мнения). Верная философия должна иметь силу воплотиться в жизнь, быть практической (а не профессорской) философией. Сам Платон ведь прослыл такого рода оппонентом собственного Сократа. Разве он не строил в уме идеальное государство, не устанавливал для него законы? Разве он не поехал в Сиракузы, к тирану Дионисию, потому что хотел осуществить продуманное им на деле (Epist. VII 328 с)? «Мне, – откровенно пишет
