– Не песок, а бетоном надо. Несите бетон!
– Ничего, и на песке постоит, – ехидно возразила Эвелина. – Это временно.
Врубель достал из мешка сырую глиняную голову. Ее торжественно водрузили на постамент. Голова Гаврилы Курлюка беззвучно шевелила глиняными губами, пытаясь протестовать…
– Открой глаза! – Зинаида легонько толкала Гаврилу в плечо. – Проснись!
Курлюк помотал головой, пощупал уши, плюнул раздраженно:
– Тьфу, нечистая сила!
Он рассказал сон Зинаиде и, видя, как она опустила глаза, спросил:
– Что, нехорошо выходит?
– Не совсем хорошо.
– А что нагадала?
– И тут не совсем хорошо.
И как ни просил Курлюк растолковать ему поподробнее, Зинаида упрямо отказывалась. Только спросила:
– А кто эта Эвелина?
Курлюк откровенно объяснил. Зинаида стала проситься в Загряжск.
– Это хоть завтра. Я тебе предложение сделать хочу.
Придавая серьезность моменту, Гаврила стал косолапо ходить по комнате, заложив руки за спину. Видно, мысль пришла к нему неожиданно.
– Предлагаю поработать у меня.
Зинаида без интереса пожала плечами.
– Мама меня ждет.
– Маму перевезем, и ей дело найдем.
– Гм… А что за работа?
– Советником у меня будешь, помощницей. А рынок матери отдам, городской.
– Шутишь, Гаврила Фомич? Какой из меня советник, я еще школу не закончила.
– Все устроим. И школу закончишь, и в институт поступишь. Ты мне нужна!
– И зарплату платить будешь?
– И зарплату, и дом куплю. И машину с шофером дам. – Гаврила был напорист и убедителен. Зинаида опешила, испугалась.
– Нет, Гаврила Фомич, так не бывает. У мамы надо спросить.
– Хорошо, завтра поедем к маме! – сердито отрезал Курлюк.
Вечером он рассказал Эвелине, как вызволил у цыган дочку Татьяны Веревкиной. И что собирается отвезти ее в Загряжск. Его удивила реакция Эвелины. Она как-то странно улыбнулась, с обидой поджала губы и сказала откровенно:
– Мне это неприятно. Увози ее поскорее.
– В чем дело? – удивился Гаврила.
– А ты не знаешь?! – взвилась Эвелина. – Она дочь Вани Жеребцова! Родня некоторым образом.
Курлюк только развел руками.
3
Загряжск полнился новостями.
Некоторая напряженность и выжидательность при смене власти улеглись, утишились как-то сами собой. Ожил рынок, прибавилось гостей, туристов. Запахло знаменитым шулюмом из молодых грачат. По вечерам из подворотен слышался душераздирающий вопль котов и приглушенно-радостное: «Ага, попался!» Полушубки вновь были востребованы. Открылись точки с самопальной водкой, и загряжцы вздохнули свободнее. Чиновники сначала робко, с оглядкой стали брать, а которые посмелее охотно объясняли просителям, что за такую-то справку или документ в другом