– Федьша, гля в ту перемётну суму, может, окромя спирта едома есть. Жрать хочется, спасу нету.
– Снова от мертвяков? – поморщился Устин.
– А от кого же больше? Герой, а брезгуешь, – хохотнул Козин.
– И верно, Устин, ходим в крови по маковку, а морду от еды воротим. Надо есть то, что дал враг. Свои не дают, пятый день подвозу нету. Ешь и не брезгуй, питайся, чем бог послал.
– Кончай ты о боге-то, – поморщился Устин.
– И верно, надо кончать с богом. Какой уж тут бог? Понять что-либо стало трудно. Голова не добирает и бога, и этой войны. Стали мозги похожи на переваренную шарбу[23]. Живут же австрияки – спирт, едома. Эх, Россия, была ты лапотной, такой тебе и быть во все века… А тут ещё звереем.
Подошел Туранов. Присел. Ему налили спирту, выпил. Этот после боя всегда молчал. Но тут вдруг заговорил, будто к немому речь пришла. Зло заговорил.
– Вашу мать, что думали, когда почали войну? Разве нельзя было договориться с германцем? Французы – братья. Может, и так, но за ради этих братьев бьют нас, а те братья вино хлещут и боёв не ведут.
– Хватит, Туранов! – оборвал Устин. – Вы что, сговорились? Все в один голос хаете Россию, царя! А потом хвалите врага, мол, вот у них то, другое.
– Не в хвале суть, а в нашей безнадёге, – отмахнулся Туранов.
– Домой хочу, – протянул Лагутин. – Хоть на час, но домой.
– Наш путь домой, Петьша, через Германию. Далековато? Пройдём. Должны пройти, – не совсем уверенно закончил Устин.
– На кой ляд мне нужна та Германия? Заберите вы ее, а меня отпустите домой.
– Не помышляешь ли дезертировать?
– Нет.
– Где-то бродит Черный Дьявол, мой Шарик. Как он выл, когда увозил нас пароход. До се его вой слышу.
– Не травите души. Не раскисайте. Убивают трусов, смелые живут в веках. Вот вас уже третий раз едва не порубали, обошло, в четвертый раз и вовсе обойдет. Черт, дали бы хоть вам винтовки. Да и вы хороши, берите винтовки у австрийцев. Уставом запрещено? Да плюньте вы на тот устав и вооружайтесь. Не слушайте Ширяева. Устав для умных людей, дуракам он без пользы. У меня маузер, тоже трофейный, а работает – я те дам! Живу и устав блюду.
У леса выли одичавшие собаки. Ждали ночи, чтобы выйти на поле боя и нажраться мертвечины. Козин с грустью слушал этот вой. А когда собака воет, по приметам, в доме должен быть покойник. Дьявол тоже