Бои днем и ночью, в праздники и воскресенья. Фронт лопался, как перетянутая веревка, его чинили, затыкали проран[21], откатывались и снова наступали.
Австро-венгры огрызались. Прорвали фронт. Фланги начали скручиваться, отступать. Командование бросило в этот проран Уссурийскую дивизию генерала Хахангдокова. И так случалось не раз, когда в трудные минуты командование бросало в бой именно уссурийцев. Стрелки они отменные, рубаки и того лучше. Да и смелости не занимать. Накопили ее в борьбе с таежной стихией.
Полк штабс-капитана Ширяева первым вступил в боевое соприкосновение с противником. Взвод поручика Шибалова скрестил сабли с палашами уланов, кирасир. Ком конников спутался. Теперь разбить его могла только смерть.
Дрожала земля от топота копыт, ржали кони, кричали люди, как детские хлопушки, стучали револьверы, маузеры. Люди убивали людей, кони затаптывали раненых.
Легкая батарея поручика Смирнова пока бездействовала. На русских конников с фланга шли драгуны. Сейчас навалятся и сомнут.
– Огонь! – рявкнул Смирнов, дружок Шибалова.
Ахнули пушчонки, накрыли австрийцев шрапнелью.
– Огонь!
Пять залпов, и батарея замолчала.
– Огонь!
– Ваше благородие, нет снарядов! – прокричал Пётр Лагутин.
– Бога мать, царя мать! Снаряды!
Крыло драгунов пошло на батарею. Батарейцы хватали банники[22], оглобли, кто что мог, приготовились дорого отдать свои жизни. Ведь у батарейцев не было даже винтовок, не говоря уже о пулемете. У поручика Смирнова был револьвер. Он-то и встретил эту дикую лавину. Смешно и горько. Первый упал с рассеченным плечом. Пётр Лагутин и Федор Козин встали спина к спине, оглоблями из орудийных повозок отбивались от противника.
Устин первым заметил надвигающийся разгром артиллеристов. Шибалов увлёкся боем и просмотрел заход врага с фланга. Устин вырвал из этой свалки Туранова, Ромашку, эти двое в бою не оставляли его, как и он их. Оторвал от взвода два десятка кавалеристов и бросил их на помощь друзьям. А тут и штабс-капитан Ширяев двинул полк на помощь Шибалову.
Устин