Сейчас они величаво поблескивали в солнечных лучах, что струились из открытых окон и двери, гордо преподнося здешние яства.
Жан стоял, держа одну руку на поясе, едва касаясь ею заткнутого пистолета. Разноглазый мясник уселся за стол по-турецки и кивнул мне, чтобы я составил ему компанию.
От мучившей меня жажды я находился на грани безумия, поэтому мне хватило короткого жеста как дозволения, чтобы прикоснуться к этим яствам.
Я жадно припал к кувшину с прохладной водой. Уняв дерущую меня изнутри жажду, я глубоко вздохнул, переводя дух.
Это щедрое угощение натолкнуло меня на пару догадок, относительно того, почему я вообще еще жив.
Сам Жан не ел, что меня, конечно, немного беспокоило, но не настолько, чтобы я отказался от трапезы.
Утолив голод, я принялся ожидать дальнейших знаков от Жана, с чем он не спешил.
– Спасибо, – произнес я.
Ответа не было. Вообще, кажется, Шастелю было не до меня – он глядел куда-то на улицу, вдаль, через открытую дверь, верно, приглядывая за своими питомцами.
– Пока отдыхай, – сказал он, даже не обернувшись на меня.
Как будто мое тело лишь и ждало того дозволения. Тяжелые веки закрывались сами собой. Я успел лишь отползти назад и прислониться спиной к стене, как меня срубило в сон.
Когда я открыл глаза, все тело мое невольно передернулось от страха. Только потом мой разум медленно пробуждался вместе со мной, вспоминая, где я нахожусь, что это за убогая хибара и самое главное – кто ее хозяин.
– Вставай, – услышал я голос Жана и инстинктивно обернулся на него.
Он стоял, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. На столе, где днем разложилось роскошное пиршество, сейчас горела лампа из красного стекла.
Свет инфернально очерчивал лицо Жана. Его сосредоточенное выражение встревожило меня, и я оглянулся на выход.
Дверь была открыта настежь.
Воздух успел достаточно остыть, чтобы прохлада мягко прикасалась к моему лицу, растерзанному палящим зноем.
Я принялся насилу подниматься. Несмотря на гнусную боль, мне было лучше – немало сил мне придала трапеза, свершившаяся накануне.
Жан перевел нелюдимый взгляд на меня, и я точно читал – разум его был занят чем-то иным, безмерно важным и далеким.
Я не знал, куда деть себя, как унять ноющую боль, и просто стоял, придерживая цепь, чтобы тяжелые звенья так мучительно не оттягивали мое истерзанное запястье.
– Пошли, – бросил Шастель, направившись к выходу мимо меня.
Я поспешил за ним.
Когда мы вышли из дома, на нас из темноты выбежали гиены, и Жан взвел руку и медленно ее опустил, унимая щенячий восторг своего зверинца.
Глаза быстро привыкли к ночному мраку. Жан брел своим широким скорым шагом безо всякой оглядки на меня.
Я пристально