– Светка приносит, – спокойно пояснил Влад. – У нее бабка в поселке неподалеку живет. Та будто бы навещать ее ходит, а сама водится со всякой шушерой. Ты права, Светка – злая. Но Маринку она любит как сестру, все для нее сделает. Анфиса ругается, отнимает таблетки, а они ее за это ненавидят.
…Я слушала Влада и постепенно прозревала. Вот, значит, почему Светка так относится к воспитательнице – та не дает ей пичкать Маринку наркотиками. Страшный человек Светка, и Анфиса это прекрасно знает. Оттого и нахмурилась, узнав, что я попала к ней в палату, обещала перевести оттуда при первой возможности…
– Эй, о чем задумалась? – Влад потеребил меня за плечо.
Я с трудом очнулась от своих мыслей.
– Да так, ни о чем.
Он улыбнулся.
– Чудная ты. Тебе есть надо побольше, поправляться.
– Анфиса Петровна тоже так сказала.
Влад кивнул одобрительно.
– Анфиса – тетка ничего, с понятием. Она таких, как ты, любит.
Я вспомнила сцену в кладовке и спросила:
– Ты не знаешь, кто такая Валюшка?
– Дочка ее. Она умерла, от рака, кажется.
Сердце у меня больно кольнуло.
– Когда?
– Давно. Анфиса еще в интернате не работала. Похоронила и пришла. Теперь вот с чужими нянчится. А тебе откуда известно про Валюшку-то? – Влад посмотрел на меня с удивлением.
– Анфиса сказала, будто я похожа на нее.
Он задумчиво качнул головой:
– Может быть. Она врать не будет.
Так началась моя новая жизнь. Я привыкла к ней на удивление быстро. Мне изготовили корсет. Носить его поначалу было тяжело, но потом я освоилась и даже время от времени переставала замечать на себе гипсовые латы. Марина Ивановна показала мне специальные упражнения, которые я должна была выполнять ежедневно, каждое утро, под присмотром Жанны или Анфисы Петровны.
Еще я ходила на массаж и ела поливитамины веселого ярко-оранжевого цвета в виде фигурок зверей.
В интернате мне нравилось день ото дня все больше. Я очень подружилась с Жанной, мы подолгу болтали с ней после завтрака, пока группы еще не выходили на прогулку. В какой-то мере молоденькая сестра-хозяйка заменила мне Макаровну – она так же, как и старуха, не делала скидок на мой возраст, общаясь на равных.
С Анфисой было несколько сложнее. Я отчего-то стеснялась ее, чувствовала себя скованно, несмотря на то что воспитательница неизменно говорила со мной ласковым и мягким голосом, поминутно интересовалась, как я себя чувствую, следила, чтобы в столовой я обязательно доедала до конца свою порцию, а то и подкладывала добавку.
Что-то стояло между нами – наверное, это была несчастная умершая Валюшка, которую я напоминала Анфисе Петровне и на которую отчаянно не хотела быть похожей.
В тайном непринятии воспитательницы я невольно объединилась с соседками по палате. Те упорно и молчаливо бойкотировали Анфису: не отвечали на ее обращения, не выполняли указаний, после отбоя, который был в половине десятого, продолжали болтать почти в полный голос, а иногда и ходить.
Это