Ты же хочешь всё?
На человека… Олег прав…
Олег всех высмеивает, а её попытался защитить.
На человека нельзя спорить.
Ты же хочешь этого? И даже большего.
Большего. Большего. Большего.
Да.
– ОПРАВДАН! – выкрикнул Судья, ударив молотком по подставке.
– Ты мерзость, – пожав руку Хозяина, тихо сообщил Прокурор.
– Никто никогда не узнает! – в отчаянии прошептал Адвокат.
…Шагнув к Варламову, Свят протягивает ему левую руку; рука трясётся от локтя до пальцев.
У всего и всегда есть причина.
У всего и всегда.
– На пятьсот, – слышит он свой хриплый голос. – Что пересплю с ней.
Варламов долго смотрит ему в лицо, и его рот уродует пошлая ухмылка.
– О нет, – наконец говорит он. – «Пересплю» – это несерьёзно. Это тебе раз плюнуть. Теперь уже я спорю на то, что ты не только не сможешь трахнуть её, но и… что заучка на царевича в жизни не западёт. Итак… – голос Артура подрагивает от плохо скрываемого торжества. – Спорю на пятьсот долларов, что ты не сможешь её трахнуть и влюбить в себя.
Трахнуть и влюбить. Трахнуть и влюбить.
…Звон в ушах. Стук молотка.
Олег стоит сбоку, и в его взгляде сверкает презрение. Его губы плотно сжаты, а руки сложены на груди.
В горле догорают отрывистые ноты Linkin Park.
Трахнуть и влюбить.
– СМОГУ! – выплёвывает Свят. – И ТО, И ТО! НО БЕЗ ОТЧЁТНОСТИ! ОЛЕГ! РАЗБЕЙ!
Отмени всё.
– РАЗБИВАЙ!
Сделай хоть что-нибудь!
Петренко медленно шагает ближе и корявым скользящим ударом бьёт по их переплетённым рукам. Гулкий хлопок ещё висит в воздухе, а он уже брезгливо отступает, опустив глаза. Под его подошвой хрустит маленькая рюмка.
Варламов скалится и жеманно раскидывает ладони – будто желая разделить со Святом братское объятие.
Чтоб ты провалился.
Не в силах больше произнести ни слова, Святослав швыряет на диван несколько купюр, хватает куртку, молнией пересекает зал и вылетает на чёрную улицу. Тяжёлая дверь бьёт по ограничителю и возвращается к косяку с глухим стуком.
Тело всё ещё шатается, а голова гудит, как подбитый истребитель.
Наконец. Воздух.
К чертям. Всё к чертям.
Сгори оно адским огнём.
Почувствовав яростный спазм в желудке, он успевает склониться к земле, и на асфальт летит волна горькой рвоты; она смердит маслинами и коньяком. Родная «страшнота» не запоздала.
Всё правильно. Всё привычно.
С центральной площади доносится плавный перезвон колоколов костёла. В соседнем квартале визгливо кричат чьи-то тормоза.
Ослепнуть… оглохнуть… Больше ни одного звука… ни одного ощущения…
Мокрые кроны над головой остро шелестят. Город почти спит; почти.
Куртка всё ещё в руках, и волоски на голых предплечьях встают дыбом.
Воздух