– То есть это как! И где оно, чудо это? У хана Гирея, в Крыму?
– Да в каком! Здесь она, оказывается. В тайных драконовых пещерах, что под замком, прямо, может, под нашими ногами.
– Этот, Тимур, он что, у нас на службе?
– Брат погибшего Хабибрасула. Того, что командовал татарскими отрядами, состоящими при нашем войске. Знаете, милая госпожа, кто его на кол посадил? Жених этой самой Михаэлы. Да Вы его видели не раз. Помните красавца-ротмистра гусарийской хоругви, легендарного Альгиса Сабаляускаса?
– Того самого? Это что же выходит, мы… То есть не мы, наш дорогой Сигизмундик самого преданного шляхтича, своего лучшего офицера смертельно обидел?
– Хмель так и пишет: если хоть волосок с её головы упадёт, камня на камне от Варшавы не оставит славная хоругвь.
Констанция побледнела. Кто такой сей ротмистр, ей хорошо было ведомо. Даже не дьявол, гораздо смелее и могущественнее. И кто такой Хмель, также не новость. Теперь понятно, с чего это вдруг по всей границе участились открытые вылазки. Жгут, грабят шляхетские имения, нападают на обозы, громят подразделения войска польского. Нет, он действительно на старости лет из ума выжил. При молодой-то королеве. Неужто эта молдаванка краше меня?
Ревнивое жало вонзилось под сердце, дышать стало трудно, в глазах потемнело.
– Урсула! Где сейчас благоверный?
– В Краков с вечера выехал.
– Один? Без этой?
– Один, это абсолютно точно.
– Найди мне её, немедленно! Начальника стражи сюда, живо!
Констанция подошла к огромному цельному окну. Солнце уже собиралось начать приготовления к вечерним процедурам. Озолотило гладь Вислы, раскрасило верхушки тополей, ясеней, клёны буквально вспыхнули ярко-красным пламенем. Прямо напротив замка у причала величавым очертанием красовалась галера. Мачты её также алели в солнечных лучах. Были бы спущены паруса, то и они запылали б. Зачарованная, она долго смотрела на реку. Если б не так тревожно на душе, то имело бы место истинное наслаждение привычным пейзажем, который каждый раз открывал ей какие-то новые нюансы, ту художественную прелесть, что была вельми доступна её творческой натуре. За что её любили при дворце даже те, кто вынашивал какие-то претензии. А уж Урсула и вовсе обожала и боготворила.
Скрипнула дверь за спиной. Констанция не спешила оборачиваться. Она догадывалась, даже наверняка знала, кто сейчас вошёл. Кого ввела преданная хранительница их с Сигизмундом очага, воспитательница их милых детей. Возникла тишина столь объёмная, что выносить её вскоре стало тяжко. Не оборачиваясь, Констанция протянула назад руку. Через несколько секунд к руке прильнули прохладные, невероятно приятные на прикосновение губы. И тут же кожу обожгло несколькими каплями горячих слёз.
Михаэла припала на колени и страстно, искренне целовала протянутую королевскую