– А экипажи Волкова да Самохвалова сгорели. Никто выскочить не успел. Так что осталось у нас только два танка. Сейчас распоряжусь, чтобы снаряды и патроны подвезли. Вот с соляркой плохо, бензовоз во время бомбежки сгорел.
– У нас еще с полбака осталось – продержимся, если далеко ехать не придется.
До вечера никаких попыток наступать немцы больше не делали.
Когда стемнело, подвезли кухню. Мы поужинали гречкой с тушенкой. Старшина выдал каждому по поллитровке, вздохнул:
– Получал по списочному составу, а танкистов осталось – перечесть на пальцах рук можно.
Мы устроились около танка, распили бутылку за наших погибших ребят. Я их не знал лично, но Петр и Алексей служили с ними и горевали о потере.
Выпили еще. Меня слегка повело, и я затянул фронтовую песню, слышанную в фильме «На войне как на войне» и потом иногда исполнявшуюся нами в училище:
%%%Моторы пламенем пылают,
И башню лижут языки…
Когда я дошел до слов
%%%В углу заплачет мать-старушка,
Слезу рукой смахнет отец,
И дорогая не узнает,
Какой танкиста был конец…
Алексей всхлипнул:
– Задушевная песня, не слышал раньше такой.
Подошел и комбриг:
– Чего поем?
За всех ответил Петр:
– Да вот друзей погибших помянули, по сто грамм фронтовых приняли.
Комбриг выразительно посмотрел на две пустые бутылки.
– Хватит пить. Песню я услышал о танкистах – новое что-то. Кто пел?
– Командир наш.
– Спой еще раз, Колесников. За душу взяла твоя песня.
И я исполнил песню, что называется, на «бис».
– Замечательная песня. Слова мне потом запишешь.
Комбриг поднялся и ушел.
Привезли снаряды и патроны. Мы набрали даже сверх боекомплекта, приторочив два ящика бронебойных снарядов на корме. Даже если в них пуля попадет или осколок, они не взорвутся. Чему там рваться? Снаряд – болванка из стали.
На небе высыпали крупные яркие звезды. Где-то высоковысоко послышался гул множества невидимых самолетов.
– Немцы, Москву небось полетели бомбить, – вздохнул Алексей.
Незаметно завязался разговор.
У Алексея в Костроме была семья – жена и двое детей.
Петр тоже успел обзавестись женой и имел сына – Михаила. Когда я это услышал, меня словно обухом по голове ударило. Отец у меня – Михаил Петрович, а я, естественно, Сергей Михайлович. Слишком много совпадений – похоже, мы не просто однофамильцы. С замиранием сердца я спросил Петра:
– Ну а жену-то как звать?
– Имечко самое простое – Лукерья, проще – Луша.
Все, все сомнения отпали – так звали мою бабушку.
Какое-то время я был настолько оглушен, что перестал
слышать разговор. Выходит,