Хотя детям Тара казалась чем-то вроде единорога, она с легкостью очаровала их. Питер заметил, как непринужденно у нее это получилось. Он вспомнил, что так происходило всегда. Хотя не кто иной, как он сам и родители – плюс Ричи изредка, – видали ее в настроении, порой контрастирующем с этим легким талантом. Да, но и на солнце есть пятна, хотелось ему сказать всем.
И еще она дочиста отмылась. Он не знал, сколько времени она пробыла в ванной, но она выглядела как очищенная креветка. От грязи не осталось и следа. Волосы приобрели прежнюю волнистость и каштановый блеск, так что все любовались, когда она встряхивала ими, как пони гривой. Даже под ногтями не осталось черноты. Она совсем не пользовалась косметикой, и лицо ее было безупречно.
Она выглядела очень хорошо и вполне здоровой, хотя и немного усталой. Вот только Питер знал, что лишь сумасшедший сбегает из дому, слова не сказав, а потом появляется на пороге спустя два десятка лет.
Женевьева вскочила со стула:
– Я испекла кекс, сейчас принесу.
– Я помогу, – сказала Тара.
Питер увидел возможность поговорить:
– Я с вами.
Тара мягко толкнула его обратно на стул:
– Оставайся тут, старший брат. Я хочу принести тебе кекс.
Он не знал, стоит ли настаивать. Взгляд Женевьевы сказал ему, чтобы он не сопротивлялся.
– Он теперь ненавидит меня, – сказала Тара, когда Женевьева принялась разрезать большим ножом шоколадный кекс.
– Он сбит с толку, обижен, зол, озадачен, ничего не понимает, а главное, ему сказали, чтобы он не задавал тебе никаких вопросов. Но знаю, он по-прежнему любит тебя.
– Откуда ты это знаешь?
Женевьева слизнула крошку с большого пальца и ответила:
– Если бы не любил, так бы не переживал.
– Я знала, что он найдет себе не только красавицу, но еще и умницу.
Женевьева подошла к Таре:
– Ты очень любезна. Думаю, пора тебе быть не только очаровательной, но и откровенной.
– Ты права. Совершенно права. Я все расскажу и буду откровенна. Как раз сейчас я пытаюсь понять, как объяснить ему, что произошло. Это не так просто, как ты думаешь. Во-первых, когда я расскажу ему правду, он мне не поверит и возненавидит еще больше, чем сейчас. Даже будет презирать.
– Я знаю его и знаю, что презирать он не будет, о чем бы ты ни рассказала.
– Нет, будет. И ты тоже. Хотя ты можешь оказаться главной моей надеждой. Это, конечно, не то, что я могу рассказать маме с папой. Больше того, я бы вообще не стала никому рассказывать, ни единой душе, кроме некоторых людей, которым стоит рассказать, не важно, поверят они или нет.
– Тара, не имею ни малейшего понятия, о чем ты.
– Знаешь его друга Ричи?
– Никогда не видала его. Питер говорил, они раздружились