– Люся…
– Вася…
– Тьфу ты, – смачно сплюнула селянка, – Катька, дура ты, это вот из-за этого ничтожества ты топиться собиралась?
Это вот из-за этого индюка трясущегося ты себя и дитё жизни лишить хотела?
Да плюнь ты на него, плюнь и размажь, а с тебя, шкура, я ещё спрошу, я все твои слова, что ты девке на уши навешал, в суде против тебя оберну, ах ты говнюк…
– Женщина, – взвизгнула вдруг Васина жена Люся, – как вы смели сюда ворваться, кто вас пустил? Как вы смеете оскорблять честных людей?
– Кто же меня не пустит, дамочка? Если я здесь проживаю? А? Может ты? Или твой Вася мне запретит? Ах, ты ж зараза, натворил дел и к бабе к своей под юбку?
– Как это проживаете? – не унимается Люся.
– А так это, на полном основании, отзынь, дура, пока я тебе не навешала. Катька, смотри, смотри и думай в следующий раз башкой, с кем связываешься.
Старый, облезлый, голытьба…
– Что? Что? – задохнулась Люся, – Вася, эта… эта… она… она нас… голытьбой, Вася…
– А ты куда лез, пёс смердячий? – отмахнувшись, как от назойливой мухи, от визжащей Люси, продолжала селянка, – ты куда, собачий потрох, лез, я спрашиваю? Неужели не дорога жизнь тебе твоя козлячия, что ты к моему дитю полез, а? Свежатинки захотел, уродец, мало тебе Люськи твоей костлявой, силиконовой? На девку молодую запал, я тебе сейчас паршивец…
Предводитель нового дворянства долго всматривался в красивое лицо женщины, а потом тихо встал и направился к выходу, видимо, позвать охрану или вызвать подкрепление для усмирения крестьянского бунта.
– Стоять, – рявкнула женщина, – вот, Катерина, знакомься, папашка твой, собственной персоной, это тот самый, что бросил нас с тобой, когда тебе трёх месяцев не было, без копейки денег, с долгами… Укатил лучшей жизни искать, а попросту променял нас с тобой на Наташку, дочь директора завода, толстую и прыщавую, а ещё еле восемь классов закончившую.
Вон она стоит, глазюки свои водянистые выпучила. Что? Не ожидала, жабушка?
Её многие любили, а как ж, папа-то у Наташки – директор завода, не то, что мой был, смазчик-наладчик, вот и Яша, на тот момент ещё мой, счастья попытал.
Помнишь, Наталья, как я тебя за волосёшки-то оттас-кала, а? Помнишь? Вот теперь спасибо хочу сказать – спасибо за то, что избавила тогда меня от этого, – женщина кивнула в сторону предводителя нового дворянства, вдруг сникшего и опустившего голову.
Я поныла, конечно, для приличия, а потом поняла, что у меня два пути: один как у всех – разведёнок и не только – найти такого же, как мой папаша-покойничек, и мучиться всю жизнь, а второй… Второй трудный, но досягаемый.
Вот я по второму и пошла: рыдала, плакала, Катерину оставила с бабкой, матерью моей, оттого она у меня и выросла такая, полоротая, что на слова этого индюка плешивого клюнула.
В общем, выучилась я, в люди выбилась – это же всё благодаря вам, Яша с Наташей, – с издёвкой