С перепугу она уронила в суп ложку. Суп брызнул мне на лицо.
– Извини… – повернулся я к ней, улыбаясь.
7
В пижаме и босиком я на цыпочках тихонько подкрался к Сидике и замер у нее за спиной. Она дошла уже до порога и, склонившись над плитками пола, выковыривала что-то из щели.
– Что ты делаешь?! – крикнул я. Она вздрогнула и бросила тряпку на пол.
– Не видишь? – спросила смятенно, но потом рассмеялась. – Напугал ты меня.
– Что, душа в пятки ушла?
– Даром что не пугливая.
– Может, и темноты не боишься?
– Нет. У нас электричества нету. Мне только на кладбище страшно бывает.
– А я и на кладбище не боюсь. Да нигде.
– Ты же парень. Тебе и не надо бояться, – сказала Сидике, выполаскивая в ведре тряпку, потом вылила воду и задвинула ведро под раковину. – Готово, – выпрямилась она. – А ты почему не спишь?
– Уснуть не могу, потому что… ты не сердись, что я тебе по ноге попал… так получилось… – невинно прикрыл я глаза ресницами, радуясь про себя, что говорю это так спокойно.
– Пустяки, мне вовсе не больно было, это я с перепугу ойкнула.
– Хочешь, я тебе в ванну воды напущу? – спросил я.
– Не надо, я так помоюсь.
– А мы всегда в ванне моемся. Сейчас приготовлю. – Я прошел в ванную и надел оставленные там тапочки.
Сидике вошла следом.
– Вот, смотри, – показал я на газовый бойлер, – как зажигать надо. Сперва воду пускаешь, потом открываешь газ, а как ванна наполнится, то сначала закроешь газ, потом воду. – И несколько раз заставил ее попробовать. Когда вспыхивала горелка, она вздрагивала. Наконец ванна была готова.
– Ну, иди, – сказала она смущенно, – я раздеваться буду.
– Я и здесь могу постоять.
– Нет, не можешь.
– Мне мама всегда разрешает.
– А я нет… ну, иди же… слышишь… – упрашивала она меня.
– Так и быть, – уступил я великодушно и пошел к себе в комнату. Там, присев на кровать, навострил уши в ожидании знакомого всплеска. И одновременно натягивал кеды. За стенкой родители о чем-то тихо переговаривались. Я подошел к их двери, подумал: может, войти? Но они, конечно, погнали бы меня спать, и вообще они не любили, чтобы я к ним совался по вечерам. Хотя в этот день мы и словом не перемолвились. Я прильнул ухом к двери. Они, видимо, уже улеглись: голоса их звучали глухо, будто из-под натянутых