Я отвечаю, что в 2003 году и, к сожалению, была кремирована.
– А следов ДНК в ее доме не осталось? На расческе, зубной щетке?
– После маминой армии горничных – точно нет.
Какое-то время мы молчим, наблюдая за проезжающими мимо машинами.
– Так, давай еще раз, – наконец говорю я. – Ты думаешь, что моя двоюродная прабабушка, возможно, была Анастасией Романовой, что она пережила расстрел, в котором погибла вся ее семья, что она все эти годы втайне жила – внимание – в Нью-Гэмпшире и что я нашла ее дневники, которые все это подтверждают.
– «Из ста подозрений никогда не составится доказательства», – вздыхает он. – «Преступление и наказание»… Но да, судя по дневникам, все это так. Хотя, конечно, надо прочесть больше. – И быстро добавляет: – я должен прочесть все, что есть.
Сумка лежит рядом со мной. Дневники не могут весить больше двух кило, но когда я ставлю сумку на колени – внезапно ощущаю вес истории, спрятанной в них, и тут же думаю: я вижу Эвана Германа второй раз в жизни. Он обвинил меня в каком-то обмане, но что, если это он обманывает меня, если он – какой-то изощренный тролль, которому нравится таким образом издеваться над людьми? Но если он говорит правду, эти дневники бесценны.
Инстинктивно мне хочется довериться Эвану Герману, но все равно надо вести себя осторожно. Если собираемся работать вместе, работать надо вместе.
– Можешь читать их у меня дома.
Он начинает подниматься.
– Завтра, – добавляю я.
Эван застывает в неловкой позе на полукорточках.
Когда я уходила днем, папа проводил генеральную уборку в гараже, а брат, только вернувшийся из футбольного лагеря, валялся на диване в гостиной. Что мне точно не нужно в разгадывании тайны, которая может перевернуть нашу жизнь, так это отец с братом и миллионом вопросов. Пока я хочу, чтобы дневники были моим секретом – и, выходит, секретом Эвана. я предлагаю встретиться в десять. В понедельник родители будут на работе, а Гриффин, надеюсь, в гостях у Аманды, девчонки, которую он отказывается называть своей девушкой.
Эван все еще сидит на корточках.
– У меня гобой в девять тридцать. Одиннадцать подходит?
– Гобой?
Эван закатывает глаза и выпрямляется.
– Это очень дорогой инструмент. Так одиннадцать?
– Давай.
Он протягивает мне ладонь, мы пожимаем руки.
– Отлично, – говорит он, радостно потрясая кулаком. – Тогда до встречи.
Наблюдая, как он на велосипеде огибает застрявшие в пробке автомобили, я вдруг понимаю, что деньги, за которые Эван так боролся, лежат у меня в кармане. Он даже не напомнил о них.
…Как всегда, первое, что мне хочется