Дожевывая угря и обмакивая корку пирога в эль, я размышлял о том, куда могла деться спантийка. На рынке стояли три спантийских прилавка: на одном продавали масло и рыбу, на двух других – вино. Возле того, где торговали еще и кожей, никогда не было очередей, так что вино у этого купца постепенно превращалось в уксус. Гальва такого не стерпела бы. Второму торговцу вином некогда было присесть; за то время, пока я обдумывал, у кого из покупателей срезать кошель, он успел опустошить целую бочку. Выскоблив тарелку и отрыгнув, я отправился на прогулку и вскоре с набитым животом уже стоял возле закрытого лотка, а свежий ветер развевал мои волосы.
Я представил себя спантийкой, болтающей о чем-то с другим уроженцем теплых бурых холмов ее родины. Потом взял воображаемую бутылку и пружинистой походкой мастера фехтования отправился туда, куда ноги вынесут. Они вынесли в переулок возле Расколотого моста – каменного, расходящегося буквой Y над широкой рекой. Построенный двести лет назад, он считался гордостью Кадота – больше за красоту, чем за прочность. Набитый под завязку красивыми каменными и деревянными лавками, тавернами, книжными лотками, статуями и даже фонтаном со струей, бьющей изо рта торжествующего тритона, он, казалось, вот-вот рухнет во тьму богатой угрями реки Каддоу.
Мое внимание привлекла безымянная двухэтажная таверна с зеленой черепичной крышей, гранитными стенами и крошечными окошками, которые, похоже, запирались изнутри. Я взглянул на деревянную вывеску в нижнем окне с выжженной надписью «ВАННА И ПРОЖИВАНИЕ», кивнул, как спантийка, и пробормотал: «Bolnu, bolnu», потому что принять ванну и впрямь было бы хорошо. Даже при скромном бюджете в такой таверне можно принять ванну, а потом остаться еще на несколько ночей за небольшую цену, если вообще не бесплатно.
Спантийцы славились любовью к чистоте, и, в отличие от других путников, Гальва не пахла прелыми сапогами. Все правильно. Мое везение разгорелось теплым огнем. Она здесь. Со стороны улицы или реки? Ясное дело, от нее это не зависело, но забраться в дом проще было со стороны улицы. Я устроился в темном переулке, следя за двумя разделенными окнами, в которых плясали отблески свечи. Торопиться было некуда. Через час я заметил, что левое окно запотело, и решил заглянуть туда.
Я поднялся по водосточной трубе, не забывая о скрипке и смычке в мешке за спиной, повис под козырьком, достал маленькое зеркальце на складной ручке и увидел в нем спантийку, сидевшую в ванне лицом к окну, как и подобает осторожному путешественнику. Но моего воровского зеркала она, конечно же, не замечала.
Тут-то я и разглядел, что у нее совсем нет груди. Не в том смысле, что она была маленькая и худая, такое я видел не раз. Скорее уж грудь спантийки полностью исчезла, и на ее месте видны были татуировки, очень красивые. Возможно, это следствие