– И за печкой присмотрю! – был его главный аргумент. – А тебе, отец Роман, келья нужна! Иди вон, молись за нас!
Попили чайку, дед завалился спать, а отец Роман вернулся в келью. Поправил фитилек лампадки, зажег несколько свечей и приготовился к молитве. И вдруг заметил на окне, под горшком с фиалками, какую-то записку. Сердце пропустило один удар, а потом бешено заколотилось.
Он осторожно потянул записку за уголок и вытащил небрежно вырванный из тетради листок.
Сел за стол, положил записку перед собой, но, прежде чем прочесть ее, сидел и долго молился. Опять стало страшно.
«… Дорогой брат во Христе! Это проклятое место, уезжай отсюда поскорее! Ни в коем случае ни с кем не разговаривай! Никому не доверяй, брат, никому! По деревне не ходи! На кладбище ни ногой! Если заговоришь с ними – они выпьют из тебя все соки, сделают шизофреником и параноиком с манией преследования. Уезжай! Храни тебя Господь – твой брат во Христе иерей Божий Николай (Правдин)
УЕЗЖАЙ!»
Отец Роман дважды прочел записку. Задумчиво сложил ее вчетверо и подсунул обратно под фиалки. Все равно все запреты он уже нарушил.
Открыл молитвослов и принялся за молитву.
Глава 11
Кое-как пережили с дедом осень. Отец Роман научился печь просфоры, дед приловчился звонить в рельс, звук получался, как у настоящего колокола. Только вот на службу этот колокол звал только одну Анну Трофимовну. Она же пела на клиросе. Ника в церкви не показывалась.
Изводила батюшку то дерзостями, то вдруг ангельской улыбкой с опущенными ресницами.
В свободное время батюшка и дед Савелий ходили по грибы, сушили и солили на зиму.
Наконец полили непрерывные дожди, все засели по домам. Серая, промозглая осень настроения не улучшала.
Отец Роман и дед Савелий все время проводили в церкви. Если не молились, то просто сидели, прижавшись спинами к боку теплой печки, и слушали дождь.
К отцу Роману повадилась таскаться Куча Тряпья. Смотрела в окно и шипела:
– Не нашш штоятель… не нашш…
Иногда слышалось ржание лошадей, лай собак, похрюкивание и повизгивание. Хохот, свист, вопли…
Монах и дед молча переглядывались и принимались дружно читать девяностый псалом.
Иногда отцу Роману звонил Владыка и каждый разговор начинал с осторожного: «Живой, батюшка?»
Частенько ночью приходил Степан-топор и молча пялился на них в окно.
А в ночь перед Рождеством пришел мальчишка-призрак. Видимо, мать, Верховная ведьма, выпустила его погулять. Призрак тоже остановился под окном и стоял там очень долго, не мигая глядя на людей и нарядную елочку. На голове и плечах его уже образовались целые сугробы, но он не обращал на это внимания.
Рождественская ночь оказалась самой страшной. На улице выло, ржало, колотилось в дверь и окна, по крыше кто-то ходил, а во все окна пялились непонятные существа. Батюшка узнал только двоих – Кучу Тряпья, шипение которой было слышно даже сквозь двойные рамы и вьюгу, да призрака Степана.
Для