– Это за вами следят, – уточнил китаец, – за мной следить нечего, я нормальный советский гражданин.
Он прищурился, сделал умильную физиономию и засюсюкал:
– Бедны китайса мало-мало, Ленина люби, Тлоцкого люби, совналком увазай…
– Как бы там ни было, слежка мне совсем не нравится, – перебил его Загорский, касаясь лезвием картины. – Я стремлюсь к приватности и не переношу, когда посторонние суют нос в мою жизнь. В противном случае я давно бы стал кинозвездой или чем-то в этом роде.
– Надо было просто укокошить его, – отвечал помощник. – Нет филера – нет проблемы.
– Это не метод, – Загорский аккуратно подчищал ножом краску в углу картины. – Убьешь одного филера – пришлют другого. Нет, надо добраться до того, кто отдает приказы. Только с ним можно прояснить это недоразумение.
– И кто же, по-вашему, отдает приказы? – спросил Ганцзалин.
Но Загорский не ответил. Он внимательно разглядывал очищенный кусочек картины.
– Как полагаешь, что это такое? – спросил он помощника. – Там, внутри, под верхним слоем краски.
Тот прищурил глаз.
– Еще одна картина, – сказал он уверенно. – Старая картина, которую спрятали под новой…
Глава третья. В гостях у железного Феликса
Председатель ВСНХ[12] Дзержинский пребывал в чрезвычайно дурном расположении духа. Впрочем, не лучше было настроение и у главы ОГПУ[13], почетного чекиста Феликса Эдмундовича Дзержинского. Должности, как видим, были разные, а человек все равно один. И человек этот, в отличие от героев писателя Бабеля, думал сейчас не о том, как бы выпить рюмку водки и прочих пролетарских радостях. Мысли его были куда менее прозаические: он думал о том, что дело революции того и гляди похоронит бюрократия и комчванство[14].
Наверное, в Гражданскую приходилось труднее, но трудность эта была иного рода. Там все казалось сравнительно простым: вот красные, вот белые, вот революция, вот контрреволюция, вот товарищи по борьбе, вот враги. К товарищу следовало милеть людскою лаской, к врагу – вставать железа тверже. А сейчас? Врагов уконтрапупили или разогнали по Парижам да Брюсселям, но выяснилось, что друзья могут быть и почище врагов. И какие друзья – не жалкие попутчики, а революционеры первого разбора, из которых в прежние годы гвозди можно было делать. Но материал, годный для выделки гвоздей, оказался нехорош для построения нового государства. Герои революции в мирные времена занимались по преимуществу болтовней.
Ах, как измельчал народ, и как не хватает сейчас Ильича! Стреляла, стреляла в него эта Каплáн[15], и попала, и отправила-таки на тот свет, хоть и не сразу. Вот за что и не любит он эсеров, вот за что и отлились им большевистские слезки в 1922 году[16]. Да, Ильич – невосполнимая потеря. Всё говорили – незаменимых у нас нет, а оказалось – пальцем в небо. Кто заменит Ленина? Предсовнаркома Рыков? Ему бы в буржуазном парламенте речи толкать. Троцкий