– Щас полечимся, – поднялся Дмитрий, – Дуня, сообрази нам по-маленькой, Василия Ильича поправить надо.
– Вон возьми под шестком, – не отвлекаясь от теста, недовольно проговорила Авдотья.
Дмитрий, погремев чугунами, вытащил бутылку водки, достал стаканы и налил себе и Панову по половине.
– Давай, Вася, помянем вчерашнее беспутство.
Друзья выпили и долго морщились, пока целебный эликсир не растёкся по их больному организму блаженным теплом и не просветлил затуманенные головы.
– Вот теперь и жить можно, – произнёс Василий, – все, Митя, мне пора. А ты давай мельницу обихаживай. Этот Новик её в хлам превратил, мясоед недоделанный. Пока.
Дмитрий остался сидеть один. Он налил себе ещё немного вина, выпил и задымил папиросой. Авдотья к тому времени уже сажала пироги в готовую печь, предварительно разбив кочергой угли. Она уже отдоила коров, управилась и с остальной скотиной. Мишка с Семёном уехали за очередной партией глины.
– Митя, ты слышал, что сельсоветские удумала? – спросила Авдотья.
– Что они могут удумать, у них нет ни пса, одни лозунги, – ответил Дмитрий.
– Хотят отвести всю землю за рекой, а на днях обещали трактор пригнать. Вся голытьба ночью в сельсовете заседала.
– А ты откуда знаешь?
– Миша гулять ходил. Баял, что Фёдор Рогозин агитацию проводил. Статью какую-то читал об…, – Авдотья задумалась, вспоминая слова сына, – укреплении деревни и какой-то смычке с городом.
– Пусть укрепляют, а у нас свои заботы, – вставая, сказал Дмитрий, – я к Новикову, надо за мельницу заплатить и бумаги написать.
3
В селе к тому времени уже оттопили печи. Холодный туман висел над речкой как вата на новогодней ёлке. По шаткому мосту устало шагал парень в короткой кавалерийской шинели и кожаной кепке, чудом висящей на затылке. Дойдя до окраины села, он свернул в огороды и напрямую, петляя между грядок и перелезая через плетни, подошёл к крытому соломой двору покосившейся избёнки. Не сбавляя хода, он пинком открыл калитку и вошёл в дом, по пути чуть не сбив старушку, пристраивающую ведро под козу.
– Куда прёшь, оглашённый?! – неожиданным басом прокричала старушка, заново пристраиваясь к козе, – прошляются всю ночь неизвестно где, потом носятся с закрытыми глазами. Лучше бы на мельницу съездил. В доме, который день муки ни крошки.
В избе парень скинул шинель, повесил кепку на вбитый в стену гвоздь и сел за стол. У печи, опершись на ухват, стояла женщина и смотрела на него, не скрывая любопытства.
– Дай чего-нибудь перекусить, мама, – попросил парень, – второй день не емши мотаюсь.
– Ты, Федя, видно с печки недавно брякнулся, – бросив ухват и уперев руки в бока, со злостью проговорила Аксинья, мать Фёдора Рогозина, самого ярого активиста на селе, – я печку только для вида топлю. Ставить в неё уже который день нечего.
– Ничего, мама, скоро