Свидетели, сплоченными рядами угрюмо стоявшие у него за спиной, начали переминаться и отводить глаза, исподтишка поглядывая в сторону аббата и церковной двери. Как видно, они были сильно разочарованы, что самое серьезное обвинение оказалось опровергнуто, однако, помня свою смертельную обиду, все еще мечтали, чтобы на шее виновного затянулась петля.
– Итак, насколько я понял, – спокойно сказал аббат, – человек, который попросил у нас убежища, обвиняется в нанесении раны и в ограблении, но не в убийстве.
– Да, так установлено при расследовании. Согласно показаниям свидетелей из причитающейся ему платы были вычтены деньги за разбитый кувшин, который он уронил, и он громко жаловался на это, когда его выгоняли. А спустя немного времени произошло нападение на мастера Аурифабера, причем большинство гостей еще были у него в доме.
– Я вполне понимаю, – заговорил аббат, – что такое обвинение требует расследования и судебного разбирательства. А вы, я думаю, хорошо знаете святое право церковного убежища. Оно дается не для того, чтобы покрывать злодеяния, а для того, чтобы у виновного было время спокойно подумать о своей душе, а у невиновного, – уповая на Бога, ждать своего оправдания. Право убежища нерушимо. И покуда не минет положенный срок, оно должно свято соблюдаться. На сорок дней человек, которого вы разыскиваете по указанному обвинению, принадлежит нам – нет, не нам – Богу! – и его никто не имеет права ни вызывать, ни выманивать посулами, ни выводить против его воли из этих стен. На протяжении этих сорока дней он должен оставаться на нашем попечении, получая от нас кров и пищу.
– На это я согласен, – ответил сержант. – Однако с некоторыми условиями. Он вошел сюда по своей воле и должен довольствоваться той пищей, которую получают обитатели монастыря. – Для тучного здоровяка сержанта этого явно было бы маловато, но для Лиливина, привыкшего к куда более скудному питанию, более чем достаточно. – А по истечении оговоренного срока его более не обязаны снабжать пищей, и он должен тогда выйти из стен монастыря, дабы предстать перед судом.
Не хуже Радульфуса зная закон, сержант изложил свои требования совершенно невозмутимо. Ни о каком продлении срока убежища не может быть и речи, а после его окончания голод вынудит Лиливина выйти из укрытия. Сорокадневной отсрочкой преступнику явлено достаточное милосердие.
– Таким образом, – снова заговорил аббат, – вы согласны, чтобы в течение оговоренного срока этот человек был оставлен в покое и мог заняться попечением о своей душе. Я не менее вашего стою за правосудие, и вы знаете, что я буду соблюдать наши условия и ни сам не помогу обвиняемому скрыться, ни другим