– Беда не велика, – сказал Кадфаэль. – Радуйся, что у тебя все кости целы! Тебе перепало немало пинков и колотушек, и я не сомневаюсь, что на тебе сейчас живого места нет от синяков и ссадин, но этой беде можно помочь. Наклони сюда голову! Вот так, хорошо. Какой толстый рубец тянется от виска через всю щеку! Это, как видно, след от дубинки. Держи голову так, не двигайся!
Белокурая голова послушно доверилась его рукам. Удар дубинки оставил кровоточащую ссадину на левой скуле и рассек висок, льняные волосы слиплись от засохшей крови. Кадфаэль принялся промывать рану, осторожно освобождая спутанные пряди; юноша вздрагивал от прикосновения холодной воды, грязная короста понемногу сходила. Это была не самая свежая из его ран. Вытерев мокрой тряпочкой лоб, щеки и подбородок беглеца, Кадфаэль смог наконец разглядеть худое юное лицо с тонкими и чистыми чертами.
– Как тебя звать, дитя мое? – спросил Кадфаэль.
– Лиливин, – ответил юноша, робко заглядывая ему в глаза.
– Ты, значит, саксонец? Впрочем, у тебя и глаза, и волосы саксонца. Где ты родился? Ты ведь не здешний.
– Почем мне знать? – равнодушно отозвался юноша. – В какой-нибудь канаве, где меня и бросили. Помню только, как меня учили кувыркаться, едва я начал ходить.
Парнишка был в таком состоянии, что уже не пытался за себя постоять; скорее всего, ему было не до вранья. Самое удобное время, чтобы вызнать у него все, что он может рассказать!
– Так вот как ты жил! Бродя по дорогам, кувыркаясь на потеху зрителям, зарабатывая на пропитание фокусами и пением? Нелегкая жизнь! Эдак больше, пожалуй, заработаешь тумаков, чем ласковых слов. И так с самого детства?
Кадфаэль догадывался, какую школу надо было пройти, чтобы научиться таким вывертам, на которые захочет глазеть ярмарочная толпа. Существуют разные способы больно наказать ребенка, не нанося вреда гибкости растущего тела.
– А теперь ты остался один? Те люди, которые подобрали тебя в канаве и научили тому, что им было надобно, бросили тебя?
– Я удрал от них еще подростком, – ответил юноша робким усталым голосом. – Для трех бродячих актеров мальчишка, которого они получили даром, был удачной находкой, они вытрясли из меня все, что могли. В благодарность я получал одни пинки и затрещины. Теперь я работаю сам на себя.
– И продолжаешь заниматься тем же ремеслом?
– Другого я не знаю. Зато уж это знаю хорошо, – сказал Лиливин. Неожиданно он гордо вскинул голову, перестал вздрагивать, хотя едкая примочка, которой Кадфаэль промывал ему ссадину на щеке, больно щипала открытую рану.
– Так вот почему ты очутился вчера вечером в доме Уолтера Аурифабера! – спокойно продолжил беседу Кадфаэль,