– Да.
– Мой свисток не подсказал тебе, кто я?
Шарп покачал головой:
– Нет.
– Хочешь сказать, что в Англии кастраторы не предупреждают о своем появлении свистом?
– Никогда не слышал, чтобы они так делали.
Эль Кастрадор – он же Кастратор – тяжело опустился на скамью напротив Шарпа:
– Что бы я делал без свистульки? Она оповещает деревню о моем приходе. Я дую в свисток, люди ведут кабанов, бычков и жеребят, и я достаю мой ножичек. – Он поиграл жутковато изогнутым лезвием и рассмеялся, а потом перелил в глотку часть содержимого бутыли, которую принес с собой, и ностальгически покачал головой. – В былые времена, мой друг, матери приводили своих малышей, чтобы им кое-что отрезали, а потом, через два года, этих мальчиков отправляли в Лиссабон или Мадрид! Как же сладко они пели! Мой отец порезал многих мальчиков. Один из них пел даже перед папой! Представляешь? Пел для папы в Риме! А все благодаря вот этому ножичку. – Он погладил костяную рукоятку.
– Но иногда мальчики умирали? – предположил Шарп.
Кастратор пожал плечами:
– Друг мой, мальчиков заменить нетрудно. С детьми нельзя сентиментальничать. – Он направил струю красного вина в свое необъятное чрево. – У меня самого было восемь мальчиков, выжили только трое, и, поверь, двое лишние.
– И ни одной девочки?
– Четыре. – Кастрадор помолчал секунду-другую. Вздохнул. – Их забрал этот французский негодяй. Знаешь Лу?
– Знаю.
– Он их отдал своим людям. Эль Лобо и его люди любят юных девочек. – Он дотронулся до ножа на поясе и остановил на Шарпе долгий задумчивый взгляд. – Так ты, стало быть, англичанин, парень Агухи?
Шарп кивнул.
– Ах, Тереза! – Испанец вздохнул. – Мы так злились, когда узнали, что она отдалась англичанину, но вот я вижу тебя, капитан, и понимаю. Как она?
– Дерется с французами возле Бадахоса, но посылает приветы.
Вообще-то, Тереза не писала Шарпу неделями, но ее имя было для всех партизан чем-то вроде талисмана, и именно благодаря ему капитану устроили встречу с человеком, который так жестоко пострадал от французского генерала. Лу «умиротворил» этот район у испанской границы, и Шарп повсюду слышал его имя, произносимое с ужасом и ненавистью. Каждую смерть, каждый пожар, каждое наводнение, каждую болезнь, каждый разоренный улей, каждого мертворожденного теленка и каждый ранний или поздний заморозок ставили в вину Волку; всё объясняли делом его рук.
– Она будет гордиться тобой, англичанин, – сказал Кастратор.
– Гордиться? – спросил Шарп. – Почему?
– Потому что Эль Лобо назначил цену за твою голову. Разве ты не знал?
– Не знал.
– Сто талеров. – Кастратор говорил медленно, с уважением, словно его самого прельщала установленная цена.
– Мелочь, – пренебрежительно бросил