Когда он отошел, спрашиваю Галю:
– Разве я гордячка? Я сама всех боюсь и стесняюсь.
– Нет, ты не самоуверенна, скорее, наоборот. Ты не веришь в свою привлекательность и робеешь при людях. Чтобы этого не заметили, высоко поднимаешь подбородок. В другое время он у тебя на месте. – Она улыбается.
«Точно, – подумала я, – чтобы никто не заметил».
В следующую субботу отбоя от кавалеров не было. «Видимо, Игорь провел разъяснительную работу», – смеется Галя. Посыпались приглашения на свидания и в кино. Всем отказываю. У меня есть Саша. Танцевать – одно, а куда-то идти с парнем – другое. Мое понимание верности очень серьезно и четко. Кто-то из ребят спросил: «Разве в кино сходить – это измена?» «Да», – твердо ответила я. Меня не понимают. Но таковы мои принципы. Появился страх чужих касаний – о чем я никому не могу сказать. Когда парень в танце притягивает меня к себе, возникает видение пьяного отчима и ужас охватывает меня.
Когда я училась на втором курсе, в январе ко мне приехала мама. Галя сказала: «У тебя такая красивая и молодая мама. Похожа на Нонну Мордюкову». «Да, она самая красивая», – горжусь я. От дедушки-казака у нее высокий рост, статность, черные блестящие волосы и брови. От бабушки – удлиненный нос с горбинкой, серые глаза и красивые губы. Бабушка похожа на еврейку – так считают знакомые. Об этом говорит и ее девичья фамилия. На мои вопросы о национальности бабушка отвечала, что в ней много кровей намешано, и объяснила, что некоторые скрывают еврейское происхождение, помнят притеснения в прошлые времена и трагическую судьбу народа во время Второй мировой войны.
После ужина девочки ушли ночевать к подругам, комнату оставили нам. Я выключила свет, легла рядом с мамой. Накручиваю прядку ее волос на палец и слушаю домашние новости. Мне хочется, чтобы этот день никогда не кончался, а мама не уезжала.
В комнате за стеной что-то упало, раздался смех. Мама спросила:
– Ты видела детей…
– Папы? Да. Они хорошие.
Я не стала говорить, что с его женой еще не встречалась. Таня рассказывала, как она сердилась и выговаривала нашей аже, что та разрешила мне жить у них. Когда я ушла в общежитие, успокоилась. «Я же не забираю отца, – сказала я Тане. – Впрочем, я ее понимаю».
– Мама, почему ты уехала от папы?
Мама вздохнула.
– Да. Пора тебе знать.
На улице закружилась метель. Окно озарилось голубоватым снежным светом. Высветилась стена напротив, по ней пошли волны, словно по полотну экрана, и рассказ мамы о послевоенном детстве и учебе в училище связи превращался в кадры диапозитива и проецировался на него. Я вижу, как девочки в форменных платьях с белыми воротничками идут в строю, как солдаты, на занятия, в красный уголок, столовую. Их еда скудна, но повариха тайком кладет маме в карман то кусочек хлеба, то печенье. Мама делится с подругой.
На втором кадре мама с чемоданом в