Это явилось не просто предчувствием, а каким-то знанием, в истинности которого я не сомневалась. Я не могла унять обжигающих слез. «Нам не быть вместе», – горько повторяла я.
Каждый раз, вспоминая Сашу, вижу его идущим к колодцу. Налетает метель, и снежная пелена растворяет его силуэт. Я кричу, но Саша не слышит моего зова. Колодец времени поглотил его…
Первого июля я прощалась с мамой.
– Вера, ты выйдешь замуж и не вернешься к нам, – несколько раз повторяет она. Глаза ее припухли. Плакала, догадываюсь я.
– Что ты, мама, я не собираюсь замуж, – говорю, искренно веря, что через четыре года вернусь домой.
В аэропорт мы ехали с дедушкой. В автобусе я положила голову ему на плечо. Он вздохнул и сказал:
– Надеюсь дождаться тебя на каникулы.
– Что ты, дедушка, я обязательно приеду, – смотрю ему в глаза и вдруг понимаю, что он не это имел в виду.
Гудит автобус, шелестят разговоры, а я достаю январский день из ячейки памяти с надписью «Счастье». Мне шесть. Саша позвал меня на улицу, и я оказалась в белом царстве: белая земля, белые деревья и кусты, сказочные дома с крышами в белой глазури, серебристый танцующий воздух, молочное небо. Мы бегаем, солнце щурится и догоняет нас. Я останавливаюсь и то прикрываю глаза, то открываю – играю с солнцем. Снежки не лепятся: пушистый и сухой снег рассыпается на рукавичках, как сахарная пудра.
Мама с дедушкой распиливают толстый сук, что отломился от дерева. Звенит пила, извивается ее серебристое, как у большой рыбы, тело. Бабушка выносит на блюде приготовленную в печи тыкву. Пар от нее поднимается струйками, а с ними плывет аромат. Оранжевая тыква среди белого мира.
Бабушка звонко смеется, я изумленно смотрю на нее. Какой у нее колокольчатый смех!
Мы с Сашей рассматриваем снежинки на варежке. Нет одинаковых – как нет одинаковых жизней.
В зале ожидания сели на те же места, где мы сидели с Сашей два дня назад. Здесь же мы сидели неделю назад с Лизой – я провожала ее в Ленинград еще раньше. Грустно.
Когда я уходила на посадку, почувствовала взгляд дедушки, обернулась и поняла, что он вытирает слезы. Первый раз я видела, что он, сильный и крепкий как дуб, плачет. Я помахала ему. Когда последний раз оглянулась, он стоял все на том же месте, усталый и постаревший – казалось, налетит ветер, и он, как старое дерево, не устоит перед его порывом.
Глядя в иллюминатор на нескончаемые сухие просторы, думаю: «От степей волжских – в степи уральские».
В какой-то момент показалось, что самолет замер на месте, раздумывая, не повернуть ли назад. Прошлое позади, оно зовет вернуться в знакомое и понятное. Будущее выстилает новый путь и беспокоит своей неизвестностью.
Ступила на трап и отпрянула: воздух опалил так, словно рядом с самолетом развели костер. Горячий ветер треплет волосы и поднимает вверх. Приглаживать бесполезно – настырный шквал вновь и вновь разбрасывает их в стороны. В воздухе чувствуется пыль, песчинки попадают в рот и скрипят на зубах. Нет, это в пыли трепыхаются