Вернул записку в ящик, вытащил из сумки клинок, уселся с ним, не выпуская бутылки из рук, в кресло возле камина, который отбрасывал розовое пятно света:
– А вот это интересно. Ты там не истеришь ещё? – поставил бутылку на пол, вытащил клинок из ножен, рассмотрел узоры. – О! Ллафин8 самого Белого Воина, давненько я про него ничего не слышал… Нет, это не родовой артефакт де Венеттов, думаю, к твоему деду попал по предопределению, но связь с твоей кровью всё же имеет, раз оказался у тебя. Я знаю только, что Белый Воин подарил его сиру Курсуню перед битвой на Валгофе. Пять веков назад его прибрали к рукам сначала инквизиторы, потом – пуритане, те использовали его в обрядах и, надо сказать, без особого успеха. А сегодня, надо же, я его держу…
Говорящий не скрывал удивления. Сделал глоток и ловко покрутил рукоять клинка в пальцах:
– Хотел бы я знать, жива ли древняя магия? Дашь доступ к Матушкиному свету – покажу. Иначе не сможешь им пользоваться, как оружием… Без магии он всё равно что столовый нож… Вот упрямая… На десяток мгновений! Что я успею сделать за это время по-твоему? Усыпить дохлый огонь в камине? Дай! А я тебе память руки подарю – сможешь ллафином даже рыбу ловить…
Что-то вдруг произошло – Рене довольно хмыкнул. Не вставая с кресла, он обхватил плотно рукоять – и по лезвию побежали сполохи света. Резкий бросок – и клинок плотно воткнулся в дверь, будто бы задумался, а через пару секунд проворно вернулся в ожидающую его протянутую руку:
– Это тебе не вилкой в гранолы тыкать! Сир Курсунь немало положил виердовских тварей, ллафин летал, как Матушкины взбесившиеся энджелы. Было красиво!.. Эх, сладкие времена битв…
Рене некоторое время задумчиво делал глотки, прислушиваясь к тому, как вкус вина распадается на букет и ласкает горло. Рядом в коридоре побубнили мужские голоса, стукнула дверь, закрываясь. За стенкой Арман с минуты две ходил по комнате, затем стало тихо, по-видимому, лёг спать. Рене извернулся, чтобы взглянуть на часы, с досадой рыкнул:
– Такую ночь твои дурни испортили! – поигрывая клинком, бормотал, не забывая прикладываться к бутылке. – И посмешнее шутки были, чего Матушка осерчала? Семь лет ни за что! За королевскую семейку простила… Слышишь, эй ты? Что-то в Лабассе происходит, а посмотреть не могу. Осталось одна благодарность, а за год здесь такое перемелется… Нужен четвёртый человек с благодарностью, ты сама ничего не сделаешь… Хы, даже глупая найла Элоиза нашла, за что сказать спасибо, – Рене засмеялся, – отблагодарить бы её надо! Кольцо будешь возвращать, передай ей, мол, Некромант кланяется и в благодарность хочет открыть ей имя женщины, которую она искала. Скажешь, далеко ходить не надо: это она сама… Ух!
Рене вдруг подпрыгнул в кресле, прислушался к ощущениям и заливисто засмеялся, закидывая голову на спинку кресла.