– У нас – да, красиво. Еще бы! Холмы Подолии, прекрасные луговые долины, небольшие, с выжженными причерноморскими степями граничащие, леса… Удивительной красоты земля. Закончу службу – обязательно вернусь в эти края. Вас, понятное дело, приглашу.
– Как только речь зашла о родных краях – во как заговорил! – улыбнулся офицер. – Почти стихами.
– О тех краях иначе нельзя. Дом моей бабушки, по матери, стоял как раз на одном из истоков речки. В нем я родился и в нем же прожил первые десять лет – отец с матерью лишь изредка наведывались в него, поскольку отца почему-то без конца перебрасывали с заставы на заставу. Помню, всякий раз, когда речка разливалась, я мечтал сесть на лодку, чтобы доплыть на ней до Южного Буга, который впадал в море. Когда я появился на свет, отец командовал ближайшей приднестровской заставой, на границе с Румынией. Теперь, конечно, граница уже проходит далеко от тех мест, по Пруту…
– Только слишком уж неспокойная она нынче, – заметил командир заставы.
– Вы так считаете?
– При чем тут я, старшина?! Тоже мне стратега нашел! Но что ситуация на западной границе, прямо скажем, предвоенная – понятно было даже из тех сообщений, которые мы получали, еще когда рация оставалась в строю.
– Так и сказано было, что «предвоенная».
– Сказано – не сказано, в все понятно: предвоенная. Именно в таком раскладе и следует оценивать ситуацию, старшина, чего уж тут…
6
Двухместный самолетик, доставивший на полуостров барона фон Готтенберга, прибыл с тем небольшим опозданием, которое способен был понять и простить даже придирчиво педантичный вице-адмирал фон Штинген. Получив по телефону сообщение о его прилете, Штинген пожалел о том, что с галереи своей сторожевой башни не мог видеть посадочной полосы местного аэродромчика, однако в кабинет вернулся, только когда адъютант звонким, почти мальчишеским голосом доложил, что оберштурмбаннфюрер прибыл и просит принять его.
Впрочем, «просит принять его» – оказалось чистой условностью. Этот рослый детина в черной кожаной куртке без каких-либо знаков различия вошел в кабинет командующего Стратегическими северными силами, словно в казарму вверенных ему «фридентальцев», и осмотрелся в ней с видом фельдфебеля, твердо решившего разобраться со своими подчиненными, чтобы раз и навсегда приучить их к порядку.
– Вам известно, господин вице-адмирал, что я прибыл сюда по личному приказу фюрера, – хриплым басом пробубнил он, стоя посреди кабинета с широко растопыренными локтями, в такой позе, словно ожидал, что со всех закутков этого замка на него вот-вот ринутся заговорщики. – Как известно и то, с каким заданием я прибыл.
– Фюрер действительно называл ваше имя, – с предельной небрежностью произнес Штинген, усаживаясь в одно из двух кресел, стоящих у камина, и жестом указывая оберштурмбаннфюреру на второе. На стоявшем между ними столике уже красовалась бутылка коньяку из французских запасов адмирала, а еще через минуту появился адъютант