– Да что ты такое говоришь, Маруся! – возмутилась девочка. – Ты мамку мою не слушай. Она не думает, что говорит. Да и не сердись на нее. Грубовата она. Нет в ней чутья и тонкости, деликатности и понимания. Я и сама ей порой удивляюсь. Она все как будто видит по-другому. Разные мы с ней, – печально вздохнула Ульяна.
Потом спохватилась:
– Ой, да что же я все о себе! Никакая ты не калека. Просто ножки у тебя болят. Так ведь мало ли у кого что болит. Кто-то видит плохо, кто-то слышит. Так что же, всех калеками называть?!
– Не надо меня успокаивать, Ульяна, – все же перестав вздрагивать, ответила Маруся. – Все я про себя знаю, все понимаю. Спасибо тебе. Хорошая ты девочка, – с благодарностью взглянула она на нее.
– Ну вот и хорошо, – улыбнулась Ульяна. – Уже не плачешь.
– Видела я, как он смотрел на меня. Много плохого я в том взгляде прочитала, – печально вздохнула Маруся. – Разочарование, досада и страх там были.
– Просто, – серьезно сказала Ульяна, – понравилась ты ему сильно. Так я думаю. Растерялся он.
Обе замолчали на минуту, задумались.
– А где же Егорка-то? – опомнилась первой Ульяна. – Вот негодник! Сестру одну оставил, сам болтается где-то.
И будто в ответ на эти слова дверь открылась, и появился Егорка.
– Ну вот и все, Егор, на сегодня. Ступай пока. Сейчас ты дома нужен.
– А когда дальше-то сказывать будете? Пока-то все плохо.
– А я и не обещала, что все хорошо будет, – женщина сдвинула брови. – Предупреждала, что страшно и больно может быть. Не хочешь дальше слушать, так я и не буду рассказывать.
– Нет, нет, хочу, тетя Фрося! Только бы Маруся выздоровела!
– Завтра не приходи. Не будет меня дома, да и торопиться ни к чему. Послезавтра придешь, коли не передумаешь. Я тебя не неволю. Сказка твоя туманная, неясная. И сама не знаю пока, что дальше будет, какие испытания тебя ждут.
– Я решил уже все, – серьезно и твердо сказал Егор. – Я приду.
*
– Да где же ты пропадал? – накинулась на парнишку Ульяна. – Уже вечер, ночь скоро!
Видит Егор, сестра его слезы вытирает, улыбнуться пытается, боль свою спрятать. А у самой глаза красные, опухшие, губы дрожат.
– Спасибо, Ульяна, что сестре моей помогла, – хотел сказать он твердо, по-взрослому, но голос его сорвался, он закашлялся, смутился, и уши его тотчас же покраснели. А Ульяна метнула на него быстрый и острый взгляд и улыбнулась.
– Ну ладно, пойду я. Поздно уже.
– Иди, иди. Спасибо тебе, Ульяна, – сказала Маруся.
Девочка в дверях задержалась, обернулась и, смущаясь, спросила:
– Марусь, а можно, я заходить к тебе буду? По-соседски, по-дружески? Посидим, поболтаем…
– Конечно, конечно! Заходи, Ульяночка, – с радостью ответила Маруся. И черная тень, омрачавшая ее лицо, побледнела, отступила.
Когда девочка ушла, Маруся, отогнав думы о своих печалях, приняла строгий вид.
– Ну, Егор! И