– Чтобы летать, – ответил американец на своем ломаном испанском.
– Чтобы летать?… – удивился приехавший. – Нечего пудрить мне мозги! Чертов гринго[30]! Хотите, чтобы я поверил, будто этот котелок может летать? Здесь у нас летают одни москиты. А бывает, и пули!
– Ну так эта штука все-таки летает, брат! – вмешался МакКрэкен, который говорил по-испански гораздо свободнее, чем Джимми Эйнджел. – Если вы оставите там оружие, можете рассмотреть ее вблизи. А еще давайте закиньте-ка себе в брюхо ребрышко чигуире и пивко.
– Пиво? – недоверчиво проговорил второй всадник. – Вы говорите о настоящем пиве?…
– Оно, правда, горячее, но пиво.
Оба всадника немедленно спешились, привесили свои тяжелые револьверы к седлу (лошади даже не сдвинулись с места), подошли к биплану и с любопытством стали его осматривать, потягивая пиво из предложенных им бутылок.
– Ни хрена себе, кум!.. – наконец воскликнул тот, что помоложе. – Летающая кастрюля! Не увидел бы – не поверил… И настоящее пиво! Уже два года не пил.
– Вы что, никогда не слышали о самолетах? – поинтересовался «чертов гринго».
– Слышали? От кого? В здешних краях не встретишь никого, кроме угонщиков скота и индейцев-людоедов. Мой двоюродный брат Устакио, который побывал в Сан-Фернандо-де-Апуре, клянется, что видел повозку, которая пускала дым и двигалась без помощи лошадей… Но это!.. Обалдеть можно!
– А нас уверяли, что в Пуэрто-Аякучо можно разжиться бензином, – сказал Джимми Эйнджел. – Что вы об этом знаете?
– До Пуэрто-Аякучо очень далеко, – был суровый ответ. – Очень, очень далеко! Это в Венесуэле. А в Венесуэле заправляет старый козел Хуан Висенте Гомес, про которого говорят, будто он каждый день на завтрак съедает пару яиц колумбийца. Мы туда не суемся.
Эти двое простых пастухов, опаленных солнцем, в самом деле никогда не покидали пределов обширного ранчо, в котором жили, понимая, что стоит только оставить его без присмотра, как «угонщики скота» и «индейцы-людоеды» уведут у них скот, а это все, что у них было.
Просто не верилось, что в середине 1921 года еще встречались «цивилизованные» люди, которые не имели никакого представления о том, что можно путешествовать на самолете или в «повозке», не запряженной лошадьми. Однако сейчас, судя по всему, их занесло в самый дальний угол обширной равнины, протянувшейся от Анд до гвианского массива, и здешние обитатели словно увязли в застывшем прошлом.
Льянеро были как бы отдельной расой, кем-то вроде легендарных кентавров. Они жили, ели, справляли нужду и даже спали на своих низкорослых лошадках, которые никогда бы не выиграли в скачках, но могли часами бежать подпрыгивающей походкой, характерной для лошадей льянос; это настоящая пытка для любого всадника, если только тот не вырос в седле.
В ожесточенной войне за независимость это было грозное войско самоубийц, вооруженных копьями. Они словно застряли во временах Паэса[31] и Симона Боливара и, вернувшись